К ЧИТАТЕЛЯМ
С самого начала, когда я только приступил к работе над «Соучастием в убийстве», я рассматривал эту книгу как эксперимент, как попытку использовать форму детективного романа для осуществления реалистических задач. Дело в том, что в капиталистических странах детективный роман почти всегда представлял нереалистическую литературу, уходящую от жизни.
Когда книга была закончена, я понял, что действительно написал реалистический роман. Конечно, в нем был элемент детектива, но ничего неправдоподобного и искусственного: все было взято из жизни. К тому же я поставил моральную проблему и постарался дать всему социальное истолкование.
В этом романе я хотел показать, что правосудие в капиталистическом обществе действует в угоду богатым и влиятельным, а те, кто попытается встать на страже закона — пусть это будут сами слуги закона, — ничего не смогут сделать.
Если мне удалось, использовав форму детектива, создать реалистический роман, то только потому, что я старался изобразить живых, полнокровных людей, а не пользоваться теми штампами, которые кочуют из одной детективной истории в другую. Ибо романист выражает свое представление об обществе через какую-то группу людей, самых обыкновенных, но живо и точно подмеченных. Это через них, через их взаимоотношения романист касается классовых взаимоотношений, а, значит, в конечном счете говорит обо всем обществе.
«Соучастие в убийстве», как мне кажется, продолжает демократическую традицию в австралийской литературе. Теперь эта традиция перерастает в социалистический реализм, ибо реализм, если он верен своему времени, становится социалистическим реализмом. Чем глубже писатель-реалист понимает свое время, тем яснее он ощутит его революционный характер.
В «Соучастии в убийстве» нет героя, который боролся бы за иное общество, и все же книга эта вызвала враждебные нападки реакционных критиков в Австралии и в других капиталистических странах, они усмотрели в ней атаку на капиталистический строй.
Роман «Соучастие в убийстве» вышел в свет на восьми языках, но его популярность в Советском Союзе доставляет мне особое удовлетворение. На читательских конференциях в московских библиотеках я встретился с моими советскими читателями. Они обнаружили столь глубокое понимание моей книги, что я не могу не сказать, как мне это приятно, и не выразить им своего искреннего уважения.
Апрель 1965 г.
1
Телефонный звонок прервал на рассвете сладкий сон инспектора Стюарта Браммела. Он протянул руку и снял трубку — старший инспектор сыскной полиции Фрэнк Филдс просил его немедленно прибыть в главное управление.
Встать сразу Браммел не мог. Он так устал: спал всего три часа. Браммел сел на постели и тут же задремал снова. Он потряс головой, стараясь проснуться, потом заморгал и взъерошил волосы. Тело разламывало от усталости, но в общем он чувствовал себя неплохо. Браммел вспомнил, какой ему только что снился сон, и окончательно встряхнулся. Снилась ему изумительная белая скаковая лошадь и он сам, в сером цилиндре, красивый и элегантный, ни дать ни взять член правления аристократического скакового клуба.
Одеваясь, Браммел услышал, как мать прошла на кухню приготовить ему завтрак. Ее тоже разбудил телефон; она знала, что это означает: сына вызывали в управление.
Вскоре на кухню пришел Браммел.
— Завтракать не буду, — сказал он.
— Что-нибудь серьезное, Стюарт? — спросила мать.
Он кивнул.
Мать встревожилась.
— Но это не опасно? — Она вечно за него волновалась, хотя Браммел уже около двадцати лет служил в сыскной полиции и был опытным сыщиком.
Он успокоил ее, однако ни словом не обмолвился о том, что сообщил ему Филдс. Это предназначалось только для его ушей; на начальной стадии расследования даже его собственной матери ничего знать не положено.
Еще несколько минут Браммел болтал о людях, которых ему в последнее время приходилось допрашивать. Он был так оживлен и весел и так забавно рассказывал, что мать окончательно забыла о своих страхах.
2
Солнце еще только всходило, когда двое мужчин — один в полицейской форме, другой в штатском — вышли из бело-голубого домика на Дарлингтон-авеню. Они молча прошли по центральной аллее. Оба примерно были одного возраста: лет тридцати — тридцати пяти. Констебль Лео Брот, с широким плоским лицом, шагал с военной выправкой. Рядом с ним семенил Этол Биби — здешний молочник. Он был сам на себя не похож; обычно веселый и проворный, как все молочники, Биби теперь плелся с мрачным видом.
У калитки констебль сказал:
— Пожалуй, нам лучше подождать здесь.
Начальник сыскной полиции, старший инспектор Филдс, когда говорил с ним по телефону, приказал сторожить калитку и не подпускать к дому лиц, не имеющих на то специального разрешения. Констебль Лео Брот привык точно выполнять свои обязанности; он занял пост перед калиткой и стал наблюдать за улицей, поворачивая голову то налево, то направо.
— Сейчас приедут из полиции, — сказал он.
Они заговорили об убитой.
— Так ты, значит, первый раз в жизни видишь труп? — с сомнением спросил констебль Брот.
Он снова оглядел улицу. В утреннем воздухе чувствовалось приближение жаркого дня.
— Да, здорово ее отделали, — продолжал он.
На него это убийство не произвело впечатления: его пост был возле морга.
— Ко всему привыкаешь, — прибавил он.
Но Биби преследовало лицо убитой.
— Надо же, а ведь какая была красавица, — сказал он. — Второй такой не найти…
— Ну, продолжай… Хорошо ее знал, да?
— Что вы! Раза два видел, не больше. Один раз утром. Она возвращалась с вечеринки. Или с бала какого.
— Ладно, ладно… Сыщики все распутают… Небось, слышал о старшем инспекторе Филдсе и об инспекторе Браммеле?
— Слышал, — сказал Биби. — Читал в газете. Про них часто пишут.
— Через их руки этих убийств прошло, наверно, сотни полторы. И большинство они раскрыли. Неплохой списочек, а? Инспектор Браммел — парень с головой. На одном деле я с ним был. А джентльмен какой!
