– Не знаю я никаких ваших процедур! У меня вопрос к мистеру Лукасу. Почему правительство дает нам работу, чтоб мы бездельничали, а не дело, чтоб мы работали?
Грайс попытался разгадать словесный ребус псевдосержанта, но Ваарт хлопнул его по плечу, и он понял, что путь открыт.
– А это, сэр, вне моей компетенции, – сказал, неприязненно ухмыльнувшись, Лукас, и Грайс подумал, что так ухмыляться умеют только высокопоставленные государственные чиновники.
Глава пятнадцатая
Когда они добрались до Грэйн-Ярда, уже стемнело, В подковообразном, вымощенном булыжником переулке не было фонарей, но кое-где светились окна возрожденных мастерских, и Ваарт с Грайсом осторожно ковыляли от одного светового пятна к другому, пока не оказались у трухлявой двери типографской сторожки. Сторожка «Глашатая», напомнил себе Грайс, «Глашатая», а не «Альбиона».
Арочные окна типографии лучились веселым светом. Будто на рождественской открытке, радостно подумал Грайс.
– Стало'ть, они уже подключились к электричеству, – удовлетворенно сказал Ваарт. – Давно, стало'ть, пора, а то на свечах-то и разориться, стало'ть, недолго.
Грайс предполагал, что в типографии остался Ферьер, да, может, еще Копланд – раз они взяли на себя командование, то уходят, наверно, последними, а перед уходом, возможно, болтают вдвоем о типографских делах. И его очень удивило, что из типографии вообще никто не ушел, хотя было уже довольно поздно. Наоборот, с тех пор как они с Ваартом отправились около шести на собрание альбионской труппы, народу здесь еще прибавилось, и Грайс решил, что это те альбионцы, которые ждут, как сказал Ферьер, когда можно будет под каким-нибудь благовидным предлогом уволиться из «Альбиона». Они, видимо, наскоро перекусили после службы и явились работать во вторую смену. Да, работящий народ, подумал Грайс.
И все они явно предвкушали какое-то приятное событие. Уходя на собрание, Грайс видел, что ремонтные работы приближаются к концу, а теперь их, похоже, полностью завершили – хоть сейчас начинай печатать. Копланд, с видом торжествующего победителя, ревностно полировал медную кнопку на «Уофдейле», этой кнопкой печатная машина приводилась, наверно, в действие. Возможно, Ферьер произнесет небольшую речь и разобьет о станок бутылку дешевого шампанского, выбрав такое место, откуда стеклянные осколки не попадут в печатающее устройство.
У линотипов, пока еще бездействующих, уже стояли наборщики. Возле длинной металлической полки, где, по словам Ферьера, верстались полосы, стояли братья Пенни с деревянными линейками в руках и три незнакомых Грайсу альбионца – будем надеяться, подумал он, что они не очень чувствительны к запаху сероводорода. Миссис Рашман, ее жених и Хаким с кипами бумаги в руках – на бумаге такого формата печатают обычно плакаты или афиши – неподвижно застыли в дверях остекленной «конторы», словно бы позируя невидимому фотографу, а чуть поодаль, оцепенело таращась на них, замерла Тельма, как будто они приказали ей постоять в сторонке, пока их будут снимать. Осмотревшись повнимательней, Грайс увидел возле неизвестных ему типографских механизмов многих своих коллег по «Альбиону» – если не считать Отдела канцпринадлежностей, то полнее всего здесь, пожалуй, была представлена Нутряшка. Живописная картинка, мимолетно подумал он. Все новоиспеченные полиграфисты ждали, вероятно, сигнал Ферьера, а он молча смотрел, как Копланд надраивает до зеркального блеска пусковую кнопку. Работали сейчас только однорукие швейцары. Траншея, по которой тянулись кабели, тайно подключенные к электросети, была уже засыпана, и швейцары укладывали на покрытую цементным раствором землю растрескавшиеся плитки.
А вот Памелы Грайс не обнаружил и тут.
– Мы хотели испробовать «Уофдейл», да решили, что честь первой пробы по праву принадлежит вам, – сказал Ваарту Ферьер. – Ну, а как собрание? Что вы там узнали?
Ваарт коротко пересказал Ферьеру речь Лукаса, но Грайс не очень-то прислушивался, тем более что Копланд постоянно перебивал Ваарта невнятными вопросами. Однако сразу же посерьезневший Ферьер слушал его с напряженным вниманием.
– Вот уж не ожидал, – сказал он под конец. – Никак не ожидал, что они же все это и организовали. Я думал, альбионская труппа на самом деле… на самом деле…
– Банда бездельников, – помог ему Ваарт.
– Я-то хотел сказать
– Бездельники-то? Расстроились? – Мог бы для разнообразия как-нибудь по-новому их обозвать, с раздражением подумал Грайс. – Да они тряслись от страху, ровно листы на поганой осине. Им же только жалованье, стало'ть, и нужно. Посули им это самое жалованье – так они свой смертный приговор подмахнут, а не только что ихний растреклятый Акт. Хорошо хоть, мы им не доверяли, бездельникам проклятым!
– А я вот как раз и думаю –
– Да на кой она, стало'ть, нужна?
– Если б нам была известна вся правда, мы бы с этой Фос по-иному, знаете ли, обошлись. А впрочем, теперь уж поздно жалеть. Теперь нам нужно решить, успела ли она рассказать кому-нибудь про типографию.
– Да ни в коем разе! – уверил его Ваарт. – Я ихнего Лукаса так завел, что он на меня ровно змей накинулся, а про типографию ни словечка не сказал. Бубнил только, мол, в печатном деле до хрена бездельников кормится, и все. Мы с ним как псы сцепились, он бы, если б знал, беспременно про типографию стал бы орать, а он – ни гугу. Нет, ничего он, стало'ть, про нас не знает. Правильно я говорю?
Последний вопрос Ваарт задал Грайсу, и он в ответ уклончиво покивал головой. Ему было не до Ваарта. Он думал о фразе Ферьера – «Мы бы с этой Фос по-иному обошлись», – и у него от ужаса шевелились волосы на макушке. «Теперь уж поздно жалеть», – сказал Ферьер. Так что же они с ней сделали?!
– Даже если она и донесла, – вмешался Копланд, не отрывая довольного взгляда от надраенной медной кнопки, – навредить они нам все равно не смогут. И она наверняка это понимала.
Хотя Копланд говорил по-всегдашнему невнятно, Грайс без труда разобрал, что про Пам он выразился в прошедшем времени – «понимала».
– А где, кстати, Пам? – небрежно спросил Грайс, чувствуя со страхом, что голос у него сдавленно- сиплый.
Копланд и Ферьер многозначительно посмотрели на Ваарта, а потом их взгляды уперлись в засыпанную траншею, уже почти скрытую старыми керамическими плитками. Швейцары, хотя у них и не хватало на троих трех рук, работали очень споро, и Грайс видел, что через несколько минут нельзя будет определить, где проходила траншея.
– Господи Исусе! – приглушенно воскликнул Ваарт.
– Это был несчастный случай, – негромко, но жестко и настойчиво проговорил Ферьер.
– У нас целая дюжина свидетелей, – добавил Копланд. Оглядевшись, Грайс понял, что и Хаким, и миссис Рашман, и ее жених, и братья Пенни, и швейцары, и даже Тельма знают, о чем идет речь, но как бы ничего не слышат.
– Господи, пронеси, – пробормотал Ваарт. – А что хоть случилось-то?
– Да все от страха. – Ферьер обнял Ваарта и Грайса за плечи, словно считал их обоих соучастниками. Грайс вовсе не был уверен, что ему это нравится, но Ферьер говорил убедительно и напористо, он произвел бы хорошее впечатление на присяжных, если б дело дошло до суда. Грайсу, конечно, очень повезло, что его здесь не было, но винить во всем и правда, похоже, следовало только несчастный случай.
А спровоцировала его, как вскоре выяснилось, миссис Рашман. Она повздорила с Пам и замахнулась на нее своей сумкой. Началось-то все более или менее спокойно. Пам сразу сообразила, чем они тут занимаются, и сказала Ферьеру, что даром им это не пройдет. Они, по ее словам, готовили гибель «Альбиону» и другим таким же, как она выразилась, «точкам», которые спасают британскую экономику от развала и анархии. Ферьер не согласился с ней, и Грайс представил себе по его рассказу их спор – нетерпимые, верноподданно-догматические аргументы Пам и спокойные, исполненные здравой житейской мудрости возражения Ферьера. Грайсу теперь было даже странно, как это он раньше не замечал самодовольной ограниченности Пам. Ферьер наверняка шутя победил бы ее в споре.
