– Какой ты молодец, что заметил.
Они стояли, наблюдая за тем, как продвигается строительство. Люди в набедренных повязках суетились, как муравьи, выкладывающие муравейник из кирпичей, которые носили из огромной бесформенной кучи. Люди двигались двумя цепочками в противоположных направлениях, не сходя с петляющей дорожки, проложенной от кучи к основанию будущей погребальной пирамиды. Тс, что шли в одну сторону, тащили кирпичи. Те, что в другую, возвращались с пустыми руками за новой порцией. Подобно муравьям, ориентирующимся на пахучие метки своих товарищей, потные рабочие, казалось, тоже не могли отступить от первоначального, пусть даже и не самым удачным образом проложенного маршрута. Приближаясь к груде кирпича, они протягивали руки, как насекомые протягивают усики.
Кирпичная основа пирамиды поднялась уже на три четверти проектной высоты, являя собой бесхитростное, но все же произведение искусства на фоне окружающего хаоса, представленного в первую очередь кучками кирпичей, хотя, надо признать, некоторое родовое сходство между творениями человеческого разума и стихийных сил природы все же существовало. Доставляемые ослами кирпичи сваливались в одну груду, а муравьи, разгребая ее, создавали геометрическую копию, ступенчатую и прямоугольную в основании: двести на сто локтей с отчетливо, как у зиккурата, выраженными уровнями.
Гибил и Музи сидели в одной колеснице, Фессания с Гуптой – во второй. Алекс-раб проделал путь до стройки пешком, ухватившись за вторую повозку, которая из-за плотности транспортного потока катилась, к счастью, довольно медленно.
Солнце нещадно било лучами и по рабочим, и по растущей пирамиде, и по городской стене, которой предстояло стать театральным задником сначала для художественных шедевров фризов и статуй, потом для сцены ада и, наконец, для величественной и монументальной мраморной усыпальницы, вечно охраняемой почетным караулом.
– Принудительный труд, конечно, дешевле. Это я понимаю. Но почему бы не нанять настоящих каменщиков? Ты же сам сказал, что денег велено не жалеть? По счетам платит дворец, а счет всегда можно увеличить. Или фокус как раз в этом? Экономим на каменщиках?
– Какой ты стал понятливый. Даже страшно.
– Но мы же не хотим, чтобы все рухнуло. Расползлось и обвалилось.
– Ничего не расползется. На то у нас есть архитектор. Он и следит за качеством кладки.
Гибил указал на крошечную фигурку человека, укрывшегося от солнца под зонтиком, который держал над его головой слуга.
Цепкий взгляд охотника скользнул по кладке.
– А что это за трубы? Похожи на птичьи кости, тоже полые. И они здесь везде, пронизывают всю структуру. Я бы даже решил, что это…
– Через них, – перебил сына Гибил, – будет поступать воздух, который, как тебе известно, необходим для горения. К тому же они выполняют роль компенсаторов. Когда кирпичи расширятся от жара, эти трубки примут на себя давление.
– Неужели?
Гибил вытер потный лоб.
– Я удивлен – ты все подмечаешь.
– Лису вижу за полмили!
– Да? Хорошо… очень хорошо.
– Почему бы Музи не попробовать рассчитать, сколько еще повозок кирпичей нужно для завершения строительства? – предложила Фессания. – А мы пока подойдем поближе.
– Отличная идея. Музи, ты слышал? Займись. И присмотри, пожалуйста, за колесницами.
– Поводья может и раб подержать.
– Нет, он нам нужен.
– Зачем? Я вообще ничего не понимаю. Зачем Фессания притащила сюда этого учителя танцев? Он что, собирается ставить похоронные пляски?
– Не совсем так. Послушай, Музи, я очень занят.
– Я всего лишь стараюсь помочь, но как помочь, если я не знаю, что тут происходит?
– Ты уже помог. Я горжусь тобой, сын. Сейчас нам важно рассчитать, сколько еще нужно кирпичей. Излишки в любом случае придется убирать – там расположится публика.
– Хорошо, но ведь у тебя уже есть человек, который как раз тем и занимается, что считает кирпичи.
– Послушай, Музи, если ты не готов выполнять самую простую работу, можешь попрощаться с шекелями.
– Ты же финансист, папа. Банкир, а не строитель.
– Банкир должен детально знать то, во что вкладывает деньги. Вникать в любой финансируемый проект. И перестань наконец спорить!
Гибил вытер лоб и спустился. Гупта и Фессания тоже сошли с колесницы. Музи, недовольно насупившись, все же подчинился и, подобрав поводья, отвел лошадей к куче. Остальные направились к тыльной стороне сооружения. Алекс плелся последним.
Разумеется, истинная причина использования на стройке заключенных состояла в том, что настоящих строителей-профессионалов могли удивить некоторые особенности кирпичной сердцевины пирамиды. А так дело ограничилось взяткой одному лишь архитектору. Чиновники на стройке не появлялись – какой смысл проверять какую-то кладку? Они появятся на заключительном этапе, когда начнутся дорогостоящие отделочные работы: установка золотых кораблей, факелов, быков и кентавров. Их предполагалось закрепить на горючей внешней обшивке: смолистой древесине и пропитанном маслом тростнике. Тогда же вокруг стройплощадки будет выставлено оцепление для охраны ценностей от любопытных. К тому времени, как рассчитывал Гибил, проводники для жидкого золота будут надежно скрыты внутри сооружения.
И вот наступил день, а потом и предзакатный час похорон. Лучи умирающего солнца подрумянили позолоченные стены, еще недавно сиявшие так же ярко, как начищенные бронзовые гонги, готовые, казалось, не только ослепить, но и оглушить собравшуюся толпу из примерно ста тысяч человек. Тень от Праздничного храма прорезала прилегающие поля черным клином, указывая опаздывающим путь к месту величайшего действа в истории Вавилона.
Кордон солдат окружил золотую пирамиду и стоявшую неподалеку от нее кучку высокопоставленных персон, в которой смешались землевладельцы, маги, придворные и «посланники» из Вавилонской башни. Главной фигурой этого избранного, но далеко не малочисленного собрания был, однако, слон, привязанный в интересах безопасности за все четыре ноги к вбитым в землю кольям. На спине животного, в зашторенном пурпурными занавесками домике, восседал сам царь Александр, предававшийся горю в частном порядке. Из золотых сирен у вершины пирамиды донеслись голоса плакальщиц. Позади хора слуги торопливо опорожняли бочонки с горючим маслом, поливая дерево и тростник. Над сиренами и слугами, в вышине, уступающей только небу, стоял катафалк с набальзамированным телом, предположительно – Гефестиона, повергнутого смертью атлета, обнаженной восковой куклы. Ранее катафалк пронесли через город, мимо толп зрителей, немалое число которых полагало, что в фобу и впрямь покоится восковая фигура, однако теперь все получили возможность убедиться в ошибочности таких подозрений – мертвец горел, как и должна гореть человеческая плоть, а не плавился подобно свече.
Через окутавший Вавилон темно-синий атласный саван проглядывали ранние звезды, наперебой манившие к себе душу Гефестиона.
Сидевший на плече слона погонщик-индиец внезапно повернулся и, подняв длинную, с крючком на конце, палку, раздвинул ею пурпурные занавеси, явив собравшимся…
…Александра. Свет висевшей рядом лампы выхватил из сгущающегося сумрака лицо царя.
Да, это был тот самый Александр, которого Алекс видел во дворце: размякшая фигура человека с тяжелым, отвислым подбородком, накрашенными щеками и губами, завитыми мелкими кольцами волосами, в шелковом, богато расшитом и украшенном драгоценными каменьями платье. Царь плакал, обильные слезы катились по щекам, смешиваясь с румянами, отчего казалось, что из глаз его вытекает разжиженная кровь.
Но, плача, он не столько терял силы и раскисал, сколько, напротив, становился тверже, распрямлялся и
