— Мы рады ему, — кивнул Ханнер. — Но ты...
— Она чародейка. — Йорн не дал Кирше заговорить. — Теперь она одна из нас. Она совершила ошибку и заплатила за это, но сейчас она пришла сюда за защитой, как и все мы.
— И ты не затаила зла? — спросил Ханнер Киршу.
Та пожала плечами.
— Вы делали то, что считали верным. Мне было бы приятнее, если б вы отпустили меня или взяли к себе в отряд, но несправедливости вы не творили.
— Мы вылечили ее, — вставила Хинда.
— Ну, работали-то в основном Дессет и Шелла, — хмыкнул Йорн. — Когда Кирша пришла, было их дежурство, но мы тоже были тут и помогали, чем могли.
Ханнер хорошо помнил Дессет — он видел ее всего несколько часов назад, когда она с криком проснулась от очередного кошмара. Та самая пухленькая темноглазая женщина, которая была в отряде, арестовавшем Киршу. Та, что вместе с Рудирой и Варрином-Ткачом сразу умела летать.
Она знала, что натворила Кирша: видела разбитые витрины лавок и похищенные украшения; и если она решила вылечить нанесенные бичом раны, то отнюдь не по неведению.
Преступников запрещено было лечить при помощи магии — долго заживающие раны и боль от них считались напоминанием о совершенном преступлении, а быстрое исцеление теоретически уменьшало эффективность наказания. Разумеется, богатые нарушители закона — те, кто хотел и мог заплатить, — находили волшебников, которые за немалую мзду закрывали глаза на происхождение ран.
Но здесь все было иначе. Чародеи вылечили одну из своих просто потому, что она была своей. Они объединялись: оставили прошлые жизни позади и образовывали новую общину.
И Ханнер подозревал, что от него, не признающего себя одним из них, они возражений не примут.
А кроме того, Кирша действительно слегка обезумела, когда это... неизвестно что поразило ее, наполнив неведомой чародейской силой. Она думала, что спит, и никому не желала вреда. Это, конечно, ее оправдывало.
И к тому же на нее ополчились соседи и собственная семья тоже. Вот уж что Ханнер хорошо понимал — что такое лишиться дома. После второй проведенной здесь ночи он очень жалел о своей постели во дворце.
— Ну, что ж, — проговорил он. — Хорошо, что ты здесь. Повнимательнее на посту! — Он помахал всем и отправился завтракать.
Он пропустил приход и лечение Кирши, но и без того ночь у него выдалась весьма долгой и трудной. Из толпы то и дело что-то швыряли, кричали и время от времени пытались штурмовать ворота; докучный старик, что торчал перед домом дольше их всех, сделался их вожаком. Часовые в гостиной, отражающие эти нападения, находились там теперь постоянно, и все чародеи, кто мог, по очереди несли стражу.
Манрин и Ульпен попытались установить магическую защиту вокруг остальной части дома, а ворота, обычно открытые, теперь запечатывали три отдельные руны — хотя, учитывая свои уменьшившиеся магические возможности, волшебники и не были уверены в их действии.
Ханнер ни во что не вмешивался. Большей частью он оставался наверху, стараясь не путаться под ногами, но что именно делается для защиты, разумеется, знал.
Они действительно были теперь в осаде, заперты в доме до тех пор, пока ситуация не изменится — но сейчас, с магической защитой, рунами на воротах и несущими стражу чародеями, они находились в безопасности.
В относительной безопасности, конечно. Сейчас вокруг царил мир, но — судя по словам Йорна — мир недолгий.
И наверху тоже не все было тихо и спокойно. Нескольких чародеев — не только Дессет — ночью разбудили кошмары. Хуже всех пришлось Рудире: она просыпалась трижды.
В первый раз, проснувшись в растерянности, она уверяла, что кто-то звал ее из-за дома и она закричала, чтобы зов прекратился.
Во второй раз она проснулась в воздухе; она билась о северную стену своей комнаты и твердила, что должна выйти. Альрис, ее соседка, затащила ее назад в постель — проявив немалое мужество, как подумал Ханнер.
В третий раз она вышибла дверь своей спальни и с криком полетела по коридору, пока ее не остановили защитные чары, которые наложил на свою дверь лорд Фаран. Шум перебудил весь дом, и тут же пошли разговоры о таинственных силах, которые пытались натравить Рудиру на лорда Фарана, или о том, что магия лорда Фарана привлекла сонную Рудиру.
Ханнер своего мнения не высказал, но подумал, что Рудира бежала к дядюшкиной спальне только потому, что эта комната находилась в северном крыле дома. Он помнил, как стремились на север те, кто пропал в Ночь Безумия, и как Роггит, сын Райела сказал магистрату, когда его судили, что собирался бежать из Этшара в Алдагмор, но почему именно в Алдагмор — так и не сумел объяснить.
Алдагмор на севере. Именно поэтому, считал Ханнер, Роггит и выбрал его.
Сам Ханнер тоже чувствовал — в том направлении есть нечто. Очень слабое, очень чуждое, отталкивающее и привлекательное одновременно.
Но ощущение было очень слабым. Он улавливал это нечто лишь своим новообретенным чародейским зрением, но даже и тогда это было похоже на попытку расслышать жужжание пчелы в миле от себя.
После третьего кошмара дядя Фаран поднялся на четвертый этаж и вернулся с каким-то снотворным питьем для Рудиры. Она выпила все без колебаний и, едва добравшись до постели, провалилась в сон.
Потом суета прекратилась, и все разошлись — кроме нескольких стражей в нижней гостиной.
Ханнер тоже лег, но заснул не сразу. Он размышлял, почему Рудире досталось больше всех: не потому ли, что она самая сильная из них?
Существует ли прямая связь между ночными кошмарами и силой чародейства? Ханнер мысленно вернулся назад, пытаясь припомнить самый первый сбор за завтраком. Тогда сны — после первого раза в Ночь Безумия — приснились четверым: Рудире (разумеется!), Дессет из Восточного округа — той, что помогала лечить Киршу, Варрину-Ткачу и Алару, сыну Агора. И теперь кошмары снова приснились этим троим: Рудире, Дессет и Варрину; Варрину даже дважды, и второй раз он проснулся, взлетев в воздух. Про Алара, сына Агора, ничего сказать было нельзя: он как ушел в первый день, так и не возвращался.
По крайней мере — пока, хотя Ханнер подозревал, что он еще придет.
Рудира, Дессет и Варрин — трое летунов из его отряда в Ночь Безумия. Когда дядя Фаран выяснял, кто может летать, а кто — нет, Ханнер вышел из комнаты прежде, чем выяснение закончилось, но он знал, что и Рудира, и Дессет, и Варрин были в «летающем» углу.
Значит, связь между силой чародея и кошмарами вполне может существовать. Сильных чародеев отличает от слабых умение летать.
Как интересно! Не есть ли кошмары своего рода плата, неудобство, уравновешивающее выгоды, которые дает большая сила?
В столовой с дюжину людей сидели за столом и завтракали. На завтрак были сосиски и хлебцы, и Берн сновал взад-вперед через кухонную дверь. Ханнер поздоровался со всеми и отдельно — с невыспавшейся Альрис. Она ночевала в одной комнате с Рудирой, так что сегодня ей, понятное дело, отдохнуть не удалось.
И тут Берн, вернувшись в столовую с подносом светлого пива, заметил Ханнера.
— Лорд Ханнер! — окликнул он молодого человека. — Не мог бы ты уделить мне пару минут?
— Разумеется, — ответил Ханнер. — Но было бы хорошо, если бы ты принес мне сосиску — я ее съем, пока ты будешь говорить.
— Да, конечно, милорд. — Берн быстро поставил поднос, раздал кружки, положил на тарелку пару жирных сосисок, подал Ханнеру и сказал: — Пожалуйста, пройдите со мной, милорд.
— А здесь поговорить нельзя?
— Мне надо тебе кое-что показать. Я надеялся сообщить об этом лорду Фарану, но сегодня еще не видел его, и он вполне может провести наверху целый день. Не пройдешь ли ты со мной?
— Что ж, пошли. — Ханнер с тарелкой в руке последовал за Берном по наклонному каменному
