Увидев Эллу, женщины обступают ее со всех сторон.
— Барышня!.. Милая барышня, и вы к нам пожаловали?
Все они, одна за другой, подходят к Элле, берут за руки, гладят по голове, обнимают свою барышню, у которой завтра свадьба… Они наперебой что-то говорят ей. Растерянная Элла стоит и ничего не понимает в этом гаме. Ее овевает ароматная свежесть летней ночи и жаркое дыхание здоровых людей. Закаленные в труде руки тянутся к ней, раскрасневшиеся лица пышут огнем, блестят глаза. И снова мощный, страстный порыв, словно горячая волна, подхватывает Эллу.
Она быстро бежит на середину двора, а вместе с нею и все женщины и девушки. Так ветер порой срывает с осины ворох листьев и, кружа и подбрасывая их, гонит через поляну.
— Почему вы не танцуете? — спрашивает Элла и, сама не понимая почему, весело, неудержимо смеется. — Разве некому играть?
— Есть… есть! — слышится в ответ. — У кучера есть гармоника!
Жена кучера подхватывает за другими:
— У кучера есть гармоника!
— Где он?
— Там, за столом… — Женщины поворачивают к столу, по кучера там нет. С гармоникой под мышкой он отправился к группе мужчин, собравшихся у бочонка.
Конюх выполняет сегодня обязанности трактирщика. В одной рубашке, без пиджака, босиком и без шапки он стоит на коленях у бочонка, безостановочно наливает пиво то в штоф, то в глиняный кувшин без ручки. И чем больше пьют сегодня батраки, тем сильнее их жажда.
Кучер с гармоникой под мышкой поднимает полную кружку, из которой пиво медленно переливается через край, прямо на землю. Конюх наполняет стакан и встает. Сегодня они с кучером должны выпить, но не пьют, смотрят друг на друга и не двигаются с места. Вокруг них толпа мужчин. Все знают, что кучер и конюх с давних пор не ладят. Стоит им встретиться в пьяном виде, как начинается ссора и драка. И на этот раз остальные стараются удержать их, но как-то вяло, всем охота посмотреть на стычку молодых, крепких мужчин. Элла не просто с любопытством смотрит на этих людей; ей понятно выражение их раскрасневшихся лиц и мутных от хмеля глаз.
Но до настоящей драки дело сегодня не доходит. Видимо, присутствие хозяйской дочки немного охлаждает пыл противников. А тут и жена кучера хватает мужа за полу пиджака.
— Не дерись, голубчик! — просит она и тащит его в сторону. Но он с силой отталкивает ее.
— Прочь, баба!.. Смотри, как бы самой не попало…
Жена кучера от резкого удара отлетает в сторону, но куст акации не дает ей упасть.
Осыпанная цветами, она выбирается из заросли и смеется так, что блестят ее крепкие белые зубы. Женщины и девушки обступают кучера, дергают его, тормошат, смеются.
— Сыграй, голубчик… Ну, хоть немножко поиграй…
Кучер пробирается сквозь толпу, пытается поймать жену, а она смеется, сверкая белыми зубами, словно танцуя, ускользает от него.
— Ну, сыграй что-нибудь, голубок!
Кто-то поднимает упавшую гармонику и сует ее в руки кучеру. Подходит Элла, берет гармониста за руку и, улыбаясь, уговаривает его, заглядывает ему в глаза.
— Для меня ведь сыграешь, правда?
Она подходит еще ближе, поднимается на цыпочках и заглядывает ему в глаза. Лицо девушки сияет от захватившего ее веселья. Кучер на мгновение замолкает, потом смешно морщит губы и начинает смеяться так, что слезы катятся у него по лицу.
— Сыграю… черт подери! Но тогда вы, барышня, должны танцевать.
Элла кивает кучеру головой. И он, не сводя с нее глаз, начинает играть. Элла подбегает к Смилге, который все это время следил за ней, и вот они кружатся, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. Руки садовника снова держат ее за талию, его горячее дыхание обдает ей лицо, шею. Глаза Эллы блестят, дышит она прерывисто… Девушка ничего не видит вокруг себя. Она, точно сухой лист, подхваченный ветром…
Перед людской все кружится каруселью. Пляшут и парами и в одиночку — и молодые и старые. Парни скидывают пиджаки и шапки. У девушек высоко вздымается грудь, так, что вот-вот лопнет кофточка, горят щеки, глаза блестят. Мужчины теряют свои трубки. Женщины кружатся-кружатся, потом, запыхавшись, бессильно опускаются в сторонке на мокрую от росы траву, чтобы отдышаться и сейчас же снова смешаться с толпой. Осколки разбитых бутылок похрустывают под ногами, и на зеленую мокрую траву падают капельки крови. Кучер как одержимый растягивает мехи гармоники, и то вытягивается прямо, как палка, то сгибается в такт музыке, то отбивает такт ногой, то неожиданно повертывается кругом, и тогда гармоника издает резкий, пронзительный звук.
Элла отпускает Смилгу, танцует с другим парнем, с третьим, с четвертым, потом подхватывает какую- то пару и вертится вместе с ней по двору. На минуту она отрывается, кружится одна и, закинув голову, жадно вдыхает прохладный ночной воздух. Рядом с ней останавливается запыхавшаяся жена кучера и конюх. Элла поворачивается к ним. Она понимает этих людей. И новое чувство горячей волной охватывает ее. Она обнимает жену кучера, вертит ее, порывисто целует и снова толкает к конюху.
— Танцуй!.. Один раз за всю жизнь!
Она замечает Смилгу и снова танцует с ним. И слова его дыхание обжигает ей лицо и шею, в ушах свистит ветер, а в глазах пляшут огненные искры.
— Держись крепче… Пропадай все пропадом… — слышит она страстный шепот, но не задумывается над тем, Смилга ли это шепчет или кто другой. Она так прижимается к садовнику, что ее волосы, как мягкое облако, касаются его лица. Глаза ее полузакрыты, она без слов напевает мелодию песни.
Вдруг гармоника умолкает, и все стоявшие перед домом или танцующие останавливаются. Элла через силу отрывается от Смилги и инстинктивно поворачивается в сторону барского дома.
У куста акации стоит госпожа Мейер с керосиновой лампой в руке. Дрожащий свет лампы падает на смущенные и испуганные лица стоящих за ней Мейера, Зоммера, лесничего и трех дам. Лицо госпожи Мейер бело, как мел, глаза широко открыты, руки трясутся.
— Элла, дитя мое! — зовет она, и голос ее звучит так, будто она зовет дочь из бездонной пропасти.
Элла медленно подходит к матери и не замечает, что Смилга, как пьяный, идет за ней по пятам. И с каждым шагом, который приближает ее к свету лампы, огонь, что горел в ее глазах, постепенно угасает. Прежним ироническим взглядом она окидывает растерявшихся родных и гостей и только тогда замечает Смилгу. Глаза ее еще раз загораются.
На столе стоит кружка пива. Она берет ее, протягивает Смилге.
— Пей… за мое счастье. Завтра у меня свадьба…
Дрожащей рукой он подносит кружку к губам и жадно пьет. Глаза его с мольбой, словно прощаясь, впиваются в лицо Эллы. Он протягивает ей кружку, и Элла подносит ее к губам.
— За твое счастье, Смилга… Спасибо тебе за сегодняшний вечер…
Отпив немного, она смотрит в кружку и кивает головой.
— Нет, она должна быть пустой… Пустота должна быть всюду…
Она снова пьет, затем бросает пустую кружку, которая разбивается вдребезги. Потом Элла поворачивается и идет к дому.
За ней следуют родители, жених и гости. Зоммер не решил еще, как ему быть: разыграть ли роль обиженного жениха или великодушного джентльмена. Гостьи комкают носовые платки и не знают, что сказать.
Госпожа Мейер, поджав губы, опустив глаза, несет лампу. Заметив на белом чулке Эллы красное пятно, она вся передергивается и берет лампу в другую руку, чтобы нога дочери была в тени.
Мейер чувствует, что надо как-то оправдаться и извиниться перед гостями. Но и он не находит нужных слов. Происшествие было слишком неожиданным и необычным. Наконец он поворачивается к Зоммеру и начинает его убеждать:
— Не принимай это всерьез. Она еще ребенок… и характер у нее неровный. Замуж выйдет — остепенится.
