б даже пришлось околеть здесь.
Несколько раз мимо проходят и проезжают драгуны. Страха нет. Давно уже он ничего не боится. Думает только об одном, о невыполненной задаче. Ни до чего другого ему нет теперь дела… Аккуратно через каждые десять минут он, согнув правую руку, снимает дырявую рукавицу и шевелит пальцами. Боится, что они закоченеют и тогда не нажмешь курок.
Двое драгун ведут трех девиц. Наверное, мыть полы и убирать зал к вечеру. Какое Зарену до всего этого дело? Солдаты грубо шутят с девицами, хватают и толкают их в сугроб, а те громко визжат и отряхивают снег с юбок. И это его не касается. Мельком поглядев на них, он продолжает пристально следить за дорогой.
Усилившийся ветер метет мелкий снежок над сугробами. Теперь наблюдать куда труднее. Проклятущий… Куда он запропастился? А вдруг совсем не поедет? Быть того не может. У Зарена верные сведения.
Он шевелит правой рукой и дует на пальцы. Едва сгибаются.
Кто-то едет. Нет, не Бренсон. Разве он не знает дымчато-серого коня Бренсона и желтых санок? Медвежью шубу и каракулевую шапку… А тут в упряжке молодая белая кобыла и темные сани. Заячий треух по-мужицки надвинут на уши и завязан под подбородком. Брови и борода покрыты инеем. Ездок будто сидит на дне саней, съежившись.
Едет бойкой рысью, даже в гору лошадь не придерживает. Вдруг Зарен невольно замечает плетеные кожаные вожжи и рукавицы с красным узором. Ездок поравнялся с Зареном, чуть повернул голову в его сторону, и стала отчетливо видна темная бородавка над глазом…
Зарен вскакивает как сумасшедший, припадает на колено и сжимает ружье. Ездок заметил. Натянув вожжи, он еще ниже, глубже опускается в сани. Лошадь, вскинув голову, пускается вскачь.
Зарен прицеливается. Но пока застывшие пальцы нашаривают курок, Бренсон успевает отъехать шагов на десять. Раздается два выстрела сразу. Ездок плашмя валится на дно саней. Лошадь вздрагивает. По ляжке, по боку и правой лопатке вмиг растекаются красные полосы…
Больше ничего уже не видно. Лишь ветер относит снежное облако в сторону имения.
Зарен стоит как оглушенный. Высоковато взял. Да, слишком высоко. Оба заряда дроби и картечи, наверно, задели только лошадь…
У него такое ощущение, словно он все время бережно носил свое сокровище, а вот теперь оно выпало из рук и разбилось. Вдребезги. И знает он, что второй такой случай уже не представится.
— Вот каналья… — шепчет он запекшимися, обмороженными губами.
С удвоенной силой наваливается на него усталость. И он бредет прочь по склону, уже не прячась, не остерегаясь. Теперь все равно, обещания своего он не выполнил. Он лжец и обманщик перед товарищами. Стыдно будет смотреть им в глаза.
Эх! Он раздирает ногтями ладони. Еще бы один заряд. Пустил бы себе в лоб…
Пробравшись сквозь кусты, Зарен выходит на Пликаусский луг. И тотчас замечает сарай, огороженный с одной стороны плетнем из хвороста. Место знакомое. Не одну ночь провел он здесь.
Зарен не задумывается над тем, что сейчас день: из ближайшей усадьбы, в полуверсте отсюда, все видно. Не думает и о том, что до имения не больше двух верст, а от дороги отчетливо тянутся его следы. Ему все равно. Усталость валит с ног. Сперва он сует ружье, потом карабкается наверх сам.
Глубоко зарывается в сено, занесенное сверху снегом, и чувствует, как долгожданное тепло окутывает окоченевшее тело.
— Проклятущий… — шепчет Зарен одними губами и засыпает мертвым сном…
Из лозняка, по другую сторону сарая, вылезает чуть сгорбленная, но еще крепкая старуха с какой-то ношей, завернутой в грязный передник: старая Витолиене из Пликаусов. Ей понадобилось что-то выкрасить, и она ходила в барский лес надрать ивовой и ольховой коры. Увидев на снегу свежие следы, она останавливается, рассматривает. Качает головой и подходит к сараю вплотную.
Сквозь плетень нелегко увидеть, что внутри. Но зрение у нее отличное. Витолиене долго вглядывается и наконец видит сквозь щель чьи-то обутые в постолы ноги.
Немного поразмыслив, старуха хватает свой узел под мышку и трусцой семенит к имению.
Навстречу ей оттуда уже скачут драгуны. Другие бегут с винтовками наготове. Она останавливает их и, размахивая руками, объясняет что-то, указывая головой в сторону лужайки. Драгуны со всяческими предосторожностями окружают сарай. Ползя на четвереньках, на животе, они приближаются, готовые в любую минуту открыть огонь. Шагах в ста от сарая, укрывшись за кустами и пнями, они начинают кричать, предлагая бунтовщикам сдаться. Но никакого ответа.
Драгуны привезли из имения пулемет и установили его в отдалении, как раз напротив плетня. В ожидании время тянется ужасно медленно.
Наконец какой-то молодой драгун с угреватым лицом, видно выпивший побольше остальных, но почему-то сильнее всех продрогший, вскакивает и бросается к сараю. Пробежав несколько шагов, припадает к пеньку, готовясь выстрелить. Полежав минут десять, поднимается и снова бежит. Остальные, затаив дыхание, наблюдают за ним, руки у них трясутся. Вот храбрец уже возле сарая, подползает по снегу к самому плетню. Высунет голову из-за угла и отдернет. И снова высунет. Наконец он решается ползти дальше. Пробираясь по земле вдоль стены, он больно ударяется лбом о торчащее бревно и начинает размахивать руками — пускай, мол, пулеметчик приступает к делу. Но его не понимают… Молодому драгуну давно уже надоело валяться в снегу. Расхрабрившись, он поднимает голову и глядит вверх. Приподнимается на руках, потом встает на ноги. Отстраняется чуть назад и прислушивается. Из сарая ни звука… Тогда и остальные тоже вскакивают и подбегают. Даже пулеметчики бегут поглядеть. Сквозь щель виднеются чьи- то ноги, обутые в постолы. Один постол дырявый, и оттуда торчит большой, обмороженный, грязный палец.
Теперь и храбрецов становится больше. Под прикрытием пятидесяти винтовок они карабкаются наверх. Сначала сбрасывают незаряженную двустволку. Потом хватают ноги, обутые в грязные постолы. Вместе с целой копной сена Зарен съезжает вниз.
Он все еще лежит на животе, обеими руками обхватив охапку сена. Моргает слипшимися веками и никак не возьмет в толк, что ж такое происходит.
Вся свора бросается на него. Бьют по рукам прикладами — аж кости трещат — для острастки, чтоб не мог сопротивляться. Потом пинают ногами, колотят шашками. Ставят на ноги и вновь кидают на землю… Толпятся вокруг Зарена плотной стеной, отталкивая друг друга. Каждому охота приложить руку.
Озверелая орава яростно рычит, видя, как из-под смятой шапки Зарена начинает сочиться кровь. Вахмистру едва удается сдержать солдат. Иначе убили бы тут же на месте. Растоптали бы, как ком глины.
Подталкивая, осыпая бранью и пиная, ведут Зарена в имение. Он уже не в силах идти, ноги то и дело подкашиваются, и он валится наземь. Тогда удары и брань сыплются со всех сторон, пока старик не встанет и не поплетется дальше.
Ноги у Зарена еще не так сильно разбиты: по ним как-то меньше попадают. Пьяные солдаты не замечают даже, что один глаз у него совсем заплыл, а по другому из-под смятой шапки стекает кровь. Поднять руку вытереть он не может и начинает спотыкаться из-за того, что ничего не видать. Кровь струится из носу, течет по сжатым губам и мелкими каплями виснет на седой щетине давно не стриженной бороды.
Допрашивает его сам ротмистр вместе с коренастым офицером. А рядом с Карлсоном сидит управляющий Бренсон и с олимпийским спокойствием курит сигару, делая вид, что ему до всего этого нет никакого дела. Из-за неприкрытой двери задней комнаты подглядывают фрау фон Штрикк и фрау фон Дален. Господин фон Рихтгофен тоже иногда подходит, взглянет и тут же отворачивается и сердито кряхтит, поглаживая свои белые пышные усы.
Офицеры возбуждены не меньше солдат. Они, видимо, уже побывали в задней комнате и попробовали кое-что из содержимого привезенных ящиков. Даже внешне заметно. Фон Гаммер от ярости не может выдавить из себя ни слова. Курит папиросу за папиросой и раздраженно расшвыривает по столу бумаги.
Коренастый офицер стоит, сжимая кулаки.
— Кто тебя послал? Где комитет лесной банды? Отвечай, сукин сын!..
