Андрей Упит
УБИЙЦА РОЗ
В летнем дворце графа Эстергази еще все спят. Даже в нижнем этаже первого крыла, где живут повара, кухонная прислуга и судомойки, уборщицы и прачки, еще не открылось ни одно окно и не было слышно еще ни одного голоса.
Белые мраморные колонны и лестница в шесть ступеней с балюстрадой по обе стороны тускло отливают влагой только что осевшего тумана. Сырыми кажутся и усыпанные белой галькой, пока еще не приглаженные дорожки с редкими вчерашними следами. Густые ветви миртов, округлая крона лавров и стрельчатые листья пальм сверкают от росы. Увивающий зеленую железную ограду дикий виноград чуть заметно парит на Солнце.
Тиса наполовину уже в солнечном багрянце. Виноградники на этом склоне, должно быть, уже зарделись. Тот берег пока еще в сумерках и выглядит темным и холодным. У самой его кромки над водой еще плещется легкая пелена тумана.
Франк Аршалык, садовник графа Эстергази, занимающийся только розами, первым пробудился ото сна. Крадучись выскальзывает он в низкую дверь левого крыла и оглядывается на открытое окно своей комнаты в нижнем этаже. Оно выходит прямо на запад, и солнце туда заглядывает только после обеда. Потому-то он, так любящий солнце, не может по утрам долго спать. Комната кажется ему подвалом с промозглой сыростью. Он уже просил коменданта, обращался даже к управляющему имением, чтобы ему определили квартиру в полупустом правом крыле, выходящем на восток. Он согласен довольствоваться комнатой для прачки или коровницы. Но каждый раз ему отказывали. Во дворце свои традиции, и никто не может их нарушать. Даже сам граф.
Франк Аршалык не сворачивает в узкую платановую аллею, ведущую к оранжерее, куда обычно он отправляется в первую очередь. Он заворачивает за угол — на солнце. На миг приходится зажмуриться от ослепительного света над белыми дорожками и росистыми кустами. За оградой, зеленым высоким полукругом, тянется вокруг дворца парк с различными насаждениями и десятками хозяйственных строений, кажется, что он отражает весь солнечный свет на колонны и белые мраморные ступени. Волной охватывает влажное тепло. И волна эта кажется еще теплее, когда он бросает взгляд в просвет между двумя тополями, где на юго-востоке виден кусочек сумеречного левого берега Тисы с легкими струйками тумана над черной водой.
Франк Аршалык минует усыпанную галькой площадку перед дворцом. Белый мраморный фонтан в римском стиле еще безмолвен. Только в наполненном с вечера бассейне с увитыми плющом каменными глыбами, сверкая плавниками, снуют мелкие, серебристые рыбки. От цветущих олеандров исходит неприятный запах. Франк Аршалык идет дальше, к зеленым воротам.
Вообще-то ему здесь нечего делать. Его специальность — розы в боковых аллеях и в оранжереях и декорации из цветов в комнатах. Здесь сфера старого садовника. Франк Аршалык заглядывает сюда только для того, чтобы подивиться человеческой безвкусице и тупости. Между метельчатыми группами пальм подстриженные овалы лавров. Темную линию миртов прерывают высаженные в горшках, подпертые колышками зазубренно-жилистые филодендроны. На ковры из распустившихся цветов падает убийственная для них тень широколистых растений… Все в каком-то южном вкусе, слишком пестро и ярко, чрезмерно и негармонично. Тихая прелесть этого края в пренебрежении, поругана. Но это не его сфера. Он всего лишь специалист по розам, не смеющий вмешиваться в дела других. Аршалык пожимает плечами и презрительно вскидывает бровь. Он делает это каждое утро для собственного удовольствия.
Потом бросает взгляд на дорожку. Там виднеются редкие следы. Большие, возле самого края — следы ночного сторожа. До самого утра проходив по двору, он заходит подремать здесь, хотя низшим слугам сюда строжайше запрещено ступать. Но комендант болен, а помощника его никто не боится. Ради крюка в сотню шагов этот глупец рискует своим местом и куском хлеба. Нет, вы гляньте! Пробираясь подле самого края, он даже обломил ветку азалии. Неслыханно — нет, добром это не кончится!
А вот другие следы по самой серединке… туда, почти до ворот, и обратно… Узкие, маленькие, чуточку схожие с листками олеандра — только одна женщина во дворце может оставить такие следы… Дошла вон до тех миртов. Постояла — земля здесь слегка изрыта. Сорвала несколько листьев. Три — нет, четыре валяются на земле. Пятый вдавлен каблуком… Франк Аршалык закрывает глаза, чтобы увидеть, как тонкие, в кольцах, пальцы мелькают в темной зелени листвы.
Потом он поворачивает и тихонечко идет назад к фонтану. На голове у него широкополая соломенная шляпа, на ногах — мягкие башмаки, которые чуть слышно поскрипывают по гравию. До одиннадцати во дворце и подле него никто не смеет ходить в сапогах.
Он бросает взгляд наверх, на окна. Третье, четвертое и пятое — это ее окна, молодой графини Франчески Эстергази. Желтые тяжелые занавеси опущены. За ними — он знает — другие, тонкие голубоватые. Комбинация желтого и голубого подобрана для того, чтобы комната, даже если солнце просвечивает сквозь занавеси, оставалась сумрачной. Как в старой капелле, куда свет пробивается сквозь потускневшие цветные мозаичные стекла. Графине Франческе в ее двадцать два года уже присуще своеобразное мистическое чувство. Религиозной в прямом значении этого слова ее не назовешь — как и вообще всех этих аристократов, потомков патрициев, всемогущих владык в семидесяти латифундиях, владельцев и совладельцев самых новейших промышленных предприятий и наследников миллионных состояний. Графиня Франческа — достойный отпрыск своего рода. Ее воспитание, образование и природные наклонности — своеобразная смесь эллинизма и католицизма. Вот и этот новый дворец построен отчасти в ее вкусе. С фасада он напоминает некий римский храм, который наиновейшая фантазия снабдила неподходящим орнаментом. А задняя сторона с глубокой колоннадой и сумрачным двором скорее напоминает какой-нибудь монастырь. Широкий, светлый вестибюль со стройными опорами, а боковые коридоры с узкими, готическими сводами и мутного стекла лампами. И порою, когда графиня Франческа утомлена автомобилем, прогулкой по парку или ванной, дворцовый капельмейстер где-то рядом с ее комнатой тихо играет на органе…
Франк Аршалык еще раз смотрит на закрытые желтыми занавесями окна, вздыхает и сворачивает в тополевую аллею, ведущую к теплицам.
На полпути — широкий просвет платановой аллеи, тянущейся в обе стороны. Здесь мир садовника Франка Аршалыка — до самого входа в оранжерею. Еще издалека струится тяжелый, душный аромат. А подойдешь ближе — и в глазах начинает рябить от игры цветочных волн, колышащихся по обе стороны ложбины. От белоснежных до темно-багровых, почти черных, эти волны роз сливаются в широкую радугу, которая целый день колышется в пьянящем ритме.
Сначала Франк Аршалык поворачивает в правую половину своего царства. Здесь весь розарий с непонятным для посторонних расчетом и намерением разбит на простые и комбинированные группы из кругов, полумесяцев, квадратов, ромбов, трапеций, шестиугольников и треугольников. И растения в каждой группе высажены линиями, кольцами или ячейками сети. Если рассматривать каждую группу порознь, то видны лишь отдельные красивые цветы и пышные грозди бутонов. Но если подойти к мраморной скамье и скользнуть взглядом по всему розарию, то перед глазами вспыхивает радуга. Тогда становится понятно, что ни один куст здесь не высажен просто так. Ни одна группа не находится без своего числового значения в этой математике красок и цветов. В этой радуге нет ни одной посторонней черточки, ни одного чужого пятна. Переход от одной краски к другой происходит по удивительно согласованным оттенкам. И пронзительно яркие и чуть уловимые имеют свое место в этом едином целом. Это цветущие волны, которые, постепенно нарастая, вздымаются до предела и затем, понемногу спадая, баюкают душу в легких объятьях… Графиня Франческа сидит здесь после дурного сна, когда болит голова или когда она взволнована какой-нибудь редкой книгой. Она приходит с пылающими глазами, высоко вздымающейся грудью, нервно стиснутыми пальцами. Иногда нарочно закрывает глаза и не хочет смотреть. Но цветочные волны проникают и сквозь закрытые веки. Радуга лучится ей в лицо, и спустя минуту она уже сидит кроткая, беспомощная и улыбающаяся от пьянящего убаюкивания.
Франк Аршалык проходит в левую половину аллеи.
В первый момент не понять, что здесь поражает глаз. Те же самые розы, те же цветы и цвета, но
