– Что Вам сказать?… – пожал плечами Виктор.- Вы ведь знаете свою дочь… Ева – современная женщина, так сказать, дитя эмансипации. Ей нужно сначала самовыразиться, занять достойное место под солнцем, причём без помощи папы…
– Это она так думает…
– Пусть думает, не будем ей мешать… Но и мне не хотелось бы, чтобы она думала, будто я к ней проявляю интерес только из-за папы…
Ещё немного помолчали. Было видно, что у Отто есть ещё какой-то вопрос в запасе. Наконец он решился:
– Скажите, Виктор… Вы никогда не думали вернуться в Харьков? Мне очень понравился этот город, и я думаю, что у него большие перспективы…
– Сложный вопрос… Я ещё не встречал человека, которому не понравился бы Харьков. А если и встретится такой, то это – обязательно харьковчанин. Хотя мне говорили, что в последние годы стал проявляться харьковский патриотизм – невиданное доселе явление… Вообще-то, перспектива есть. У отца есть школьный друг, Борис Гуревич. Он живёт в Америке, занимается шоу-бизнесом, и довольно успешно. Так вот, он сейчас одержим проектом создания в Харькове огромного Диснейленда, или чего-нибудь наподобие этого. Говорит, это может быть успешный проект. И богатых людей в Харькове найдётся немало, готовых вложить деньги…
– Простите за бестактный вопрос… А среди этих людей есть евреи?
– Есть и евреи…- улыбнулся Виктор.- Но, как говорит мой отец, это евреи уже не того полёта… Так вот, если этот проект примет реальные очертания, у меня есть возможность получить большой простор для работы. Кстати, и для Вашего таланта найдётся применение…
– Нет уж! Эти вещи – не для меня… В моём возрасте мне к лицу было бы построить какой-нибудь оперный театр, или, скажем, дворец правосудия… Особенно последнее, в силу некоторых обстоятельств…
С этими словами он кивнул в сторону чёрного обелиска.
Вышли на шоссе и ещё долго стояли молча на границе двух миров. Там, позади, оставались белые мотыльки, порхающие над зелёной травой, и птичий щебет, время от времени нарушающий торжественную тишину. А далеко впереди утробно урчал, переваривая пищу и выпуская газы, гигантский организм – полуторамиллионный Харьков.
Заперев ворота, кладбищенский сторож дядя Коля направился в боковую аллею. Темнело, но дядя Коля не включал фонарик – он знал здесь каждую тропинку, каждый поворот. Дойдя до нужной оградки, остановился, достал фонарик из кармана. Не для того, чтобы прочитать надписи на двух стандартных обелисках из мраморной крошки. Эти надписи он помнил наизусть: Ромахин Сергей Николаевич (1922-1979) и Ромахина Наталья Ивановна (1927-1984). Ему хотелось осветить лица, глядящие с эмалированных портретов.
– Ну что, родители…- приветливо кивнул он портретам.- И мы сегодня гостей дождались… Витюша нас посетил, ваш любимый внучек! Да и мне он не чужой, как ни крути, роднее никого нет. Он, правда, так и не по нял, кто я такой. Где уж ему догадаться, что это облезлое чучело – его родной дядя! И я не стал его огорчать… Культурный такой, обходительный господин. Сто евро мне дал, просил за могилками ухаживать. Наверное, фрау Таня дала задание… Ну, ничего, деньги лишними не бывают. Мне вообще-то часто перепадают презенты от богатеньких, так что живу я неплохо…
Из внутреннего кармана куртки дядя Коля извлёк бутылку дорогого коньяка – презент ещё одного сегодняшнего посетителя. Нашёлся и пластмассовый стаканчик.
– Простите сына своего непутёвого! – вздохнул после первого стакана.- Из-за меня вы ушли на тот свет раньше срока, и я теперь просто обязан быть рядом с вами… Хотя, вам от этого не легче… А, может быть, и легче, кто это знает?… Может, вы оттуда всё видите… Ну, что: ещё пять капель?… Ух, ядрёный напиток!… Вы не думайте, – я не алкоголик!… Просто дурак!… Сидел дважды по глупости, но и это ещё полбеды! Сколько братков, с которыми я на зоне парился, теперь на джипах катаются! А я!?… Конечно, они помоложе, здоровья у них побольше, да и мозгов, наверное… Люди добро наживали, а я, наоборот, растрынькал всё, что вы оставили, даже квартиру продал… Нет, я не в обиде на судьбу, у меня каморка подходящая, – сколько мне одному надо?! Да и тут неплохая халабуда, спасибо, хоть сюда кореша пристроили…
Брызнул мелкий дождик. По эмалированным щекам родителей медленно стекали капельки. Дядя Коля хмелел.
– Вы там, у себя, простите меня…- бормотал он, опираясь на оградку.- Простите, пока я жив… А если нет, я скоро сам к вам приду туда просить прощения… Встретимся… Недолго уже…
– Там будешь прощён!
Непонятно, откуда прозвучал этот голос – то ли из кладбищенской темноты, то ли из глубины сознания. И что он имел в виду, тоже было не совсем ясно. Но дяде Коле было уже всё равно.
