Кен решил посмотреть на легендарную виллу, прежде чем звонить комиссару Комндому и ехать в Авиньон.
Ксантиппа, слава богу, отправилась разбираться с «мужчиной всей жизни», пообещав «держать их в курсе». Алехин предположил, что она скоро нагрянет, раздавленная, униженная и в слезах. «Нас ждет веселая ночь», – подмигнул он Лизе.
На огромной террасе высоко над морем подали ледяное шампанское и фрукты.
– Мадемуазель, что вы желаете на обед? – осведомился седовласый дедушка в белом кителе. На этот раз дедушка был французским.
– Какой-нибудь рыбы, Алэн, – она жестом показала, что не закончила и перешла на русский: – Кен, ты ведь будешь рыбу?
– Угу, – пробурчал он, роясь в своем мягком бауле, – куда я мог засунуть телефон этого Гандона?!
– Ерунда, сейчас тебя соединят, – сказала Лиза и перешла на французский: – Алэн, не могли бы вы соединить Кена с криминальной полицией Авиньона. Он хотел бы поговорить с комиссаром Ганд… ой, пардон, – смутилась Лиза. – Кен, как правильно?
– Комн-дом, – по слогам произнес Алехин.
Дедушка кивнул и удалился.
Алехин взглянул на Лизу, по лицу которой блуждала блаженная улыбка. Она смотрела на белые лодки, бороздившие голубое море, и слегка щурилась. Хоть на террасе и лежала глубокая тень крыши, солнца было так много, что оно золотило волосы, кожу и глаза Лизы, ставшие совсем янтарными. Кен нежно поцеловал ее в пахнущее пирожным плечо. Она прижалась к нему. Время остановилось.
– Мосье, – вывел их из благостного оцепенения дедушка, – комиссар Комндом.
– Здравствуйте, комиссар, это Иннокентий Алехин, вы хотели встретиться. Я смогу завтра быть в Авиньоне.
– Простите, кто это? – ответил голос, полный недоумения.
– Иннокентий Алехин, – растерянно повторил Кен, – вы же мне звонили в Москву по делу об исчезновении Климова. Вы сказали, что у вас появилась новая информация.
– Ах да, припоминаю… Вы тот русский, который работал с каким-то пропавшим документом.
– Именно так, – облегченно выдохнул Кен.
– Но, уверяю, мосье, у меня не было и в мыслях вам звонить. Извините, меня ждут, – довольно грубо сообщил комиссар и разъединился.
Кен, который в процессе разговора стал нервно ходить по террасе, сел в кресло напротив Лизы:
– Кто-то хотел нас сюда выманить, и этот кто-то, возможно, убил твоего отца.
– Наш план сработал, – спокойно сказала Лиза, – теперь мы наживка.
Несмотря на то что Иоанне грозила смертельная опасность, не просто было вырвать ее из состояния безразличия, в котором она оказалась вследствие пристрастия к вину. Наконец в последнее мгновение королева все-таки решилась покинуть Неаполь, чтобы укрыться в принадлежащем ей графстве Прованс, на землях которого находится город Авиньон. Там, под защитой верных ей людей, сможет переждать опасность. Мы же сделаем все, чтобы завершить это трудное дело к выгоде Святого Престола, которая одна являлась мне утешением среди крови и предательств нашего века. В дорогу решил взять купца по имени Томазо из Генуи да лекаря Мордехая, которые, к радости моей, согласились. Вышеупомянутому Джованни Боккаччо передал пятьдесят флоринов, чтобы сообщал мне обо всех событиях в Неаполе. Устроившись, позову к себе Клару с ребенком и матерью. Пока же отослал им пятьсот флоринов на нужды.
Чтобы сделать отъезд королевы незаметным, взял на себя снаряжение галей, будто бы это я собирался отбыть из Неаполя к господину нашему папе. Ибо опасался, как бы у кого из знатных не возникло соблазна схватить Иоанну и тем заслужить милость Венгра. Галеи, которые я нанял, достал нам купец Томазо из Генуи, опытный в таких вещах. Туда под видом моего скарба перенесли всю сокровищницу Неаполя, надо сказать, весьма скудную. Кроме короны, пары сережек, браслетов и поясов, что носила королева, была там золотая статуя орла, меч правосудия, два покрытых бархатом седла да двести флоринов.
Из-за бурного моря не смогли подойти к Новому замку, где волна легко могла бросить нас на камни. А потому решили доставить королеву в гавань сушей. Там под защитой пирса море было спокойнее.
Итак, ночью 15 января покинули мы Новый замок, причем Иоанна была одета как простая женщина и шла подле Мордехая, словно его конкубина. Мордехай сжимал под плащом обнаженный меч, чтобы в случае чего защитить Иоанну. Тут же семенил и наложник королевы, камерарий Энрико, бледный и перепуганный до смерти. Я же важно шествовал впереди, а окружала нас стража с алебардами в руках. Немногие прохожие, хоть и смотрели подозрительно, подойти или как-то остановить нас не решились, опасаясь знамени Святого Апостольского Престола, которое несли передо мной солдаты самого устрашающего вида. Черное небо рассекали молнии и лил дождь. Но не могли мы ждать другой погоды, ибо Венгерский король стоял уже в двух днях пути от Неаполя.
Казалось, что бежит королева от одной смерти к другой. От плахи к бушующей пучине. Но куда бежал я? Об этом думал, когда во мгле глядел на исчезающий из виду Неаполь. Что ведет меня в этой жизни от одной печали к печали еще большей?
Буря продолжалась до половины следующего дня, так что не могли поднять парус, но шли на веслах. Болтало и кидало нас немилосердно. Не получилось дочитать ни одной молитвы до конца, поскольку все время блевал. И, если бы не Мордехай, припасший нужные травы, думаю, не увидел бы рассвета этого дня. Королева же, хоть и страдала от качки, но была спокойна. Ведь при ней находился тот юноша по имени Энрико, с которым предавалась она блуду, когда оба не блевали. Не забыла взять его в дорогу, хотя ребенка своего двух лет от роду, Карла Мартелла, без колебаний оставила в Новом замке, полагая, вероятно, что Венгр насытится им и не будет искать ее смерти. Пытался я убедить королеву взять малыша с собой. Она же лживо отвечала, что под защитой дяди, короля Венгерского, ребенку будет спокойнее. Как же может быть ему спокойнее, если его дядя вознамерился сам сесть на Неаполитанский трон? Думаю, жить маленькому Карлу Мартеллу осталось всего ничего[44]. Да позаботится о нем Пречистая Матерь Божья, коль скоро его собственная мать глуха и бессердечна. Утешает меня лишь то, что является Иоанна «наемником»[45] в моей игре, которая, надеюсь, скоро закончится во славу Господню.
На пятый день пути, хвала Господу, достигли мы Марселя. Я сошел на берег первым, чтобы известить городской совет о прибытии его королевы.
Как только ступил на твердь земную, показалось, что продолжает она подпрыгивать под ногами, словно палуба. На самом деле подпрыгивал я, ибо привык так сохранять равновесие на шатком нашем суденышке. Истинно, не создан человек для плавания по водам, но от гордыни своей плавает, за что и терпит заслуженную муку.
В совете новость восприняли с ликованием и тотчас велели звонить в колокола по всему городу. Пухлощекие патриции, отродясь не видевшие ни королевы, ни даже какого-нибудь принца, тотчас вывалили на улицу и побежали в гавань встречать Иоанну. Насилу успел уговорить их прислать за госпожой белую лошадь да балдахин, чтобы могла она с достоинством проследовать в здание совета. Балдахина в Марселе не нашлось, патриции даже не поняли, о чем я их спрашиваю. Хорошо хоть отыскали белую клячу у одного рыцаря, худую и неказистую. Велел накрыть ее красным бархатом, чтобы ребра не торчали.
Наконец, все прибыли в гавань.
Королева вышла на палубу своей галеи увенчанная короной и облаченная в золотую парчу. Золотые волосы, ниспадавшие на плечи, блистали в лучах солнца так, будто над головой ее был нимб. Едва увидев Иоанну, патриции и весь народ пали ниц. И долго не поднимались, пока она ласково не попросила их об этом. Иоанна, отвыкшая от людской любви, теперь ликовала. Грудь ее быстро вздымалась – мне на погибель, – щеки разрумянились, а глаза блестели.
Сначала на берег спустилась стража, которую я взял из Неаполя. Бряцая оружием, растолкали они народ и патрициев, чтобы Иоанна могла подойти к своей лошади. Золотая королева отражалась в начищенных до блеска доспехах и так соперничала с самим солнцем. Сила и богатство, сталь и золото – чему еще служат простецы в этом мире?
