авантюрами Токио, осуществляемыми с территории Маньчжоу-Го, прежде всего необъявленной войной на Халхин-Голе в мае-сентябре 1939 г. Однако отпор, который получила японская военщина, позволил сохранить независимость МНР и заставил японское руководство отложить планы «экспансии на север» против Советского Союза.
После заключения в 1936 г. Японией, Италией и Германией агрессивного «антикоминтерновского пакта» со стороны военного руководства Японии стали делаться попытки втянуть в этот пакт и Маньчжоу-Го. Так, 13 ноября 1937 г. командующий Квантунской армией направил совершенно секретную телеграмму товарищу военного министра и заместителю начальника японского генерального штаба. «Я полагаю, – писал командующий Квантунской армии, – что при настоящих обстоятельствах было бы своевременно заставить Маньчжоу-Го присоединиться к указанному пакту… В случае если у вас нет особых возражений, мы бы хотели, чтобы Маньчжоу-Го начала свою дипломатическую деятельность в этом направлении» [114].
Это предложение мотивировалось, в частности, и тем, что такое присоединение помогло бы добиться международного признания государства Маньчжоу-Го.
Однако если японские военные пытались форсировать этот процесс, то дипломаты страны Восходящего Солнца действовали в том же направлении осторожнее и медленнее, но последовательнее.
Об этом красноречиво может свидетельствовать вторая телеграмма от 15 мая 1938 г. командующего Квантунской армией в японское военное министерство. Ссылаясь на свою первую телеграмму, упомянутую выше, командующий указывает: «Теперь, когда договор о дружбе между Маньчжоу-Го и Германией подписан и дипломатические отношения между двумя странами установлены… необходимо, чтобы Маньчжоу-Го присоединилась возможно скорее к „антикоминтерновскому пакту“» [115].
И, наконец, 24 мая 1938 г. военное министерство дало фактическому хозяину Маньчжурии – командующему японской оккупационной армией долгожданный положительный ответ: «Мы считаем, что будет лучше, если Маньчжоу-Го формально будет просить о вступлении в пакт по собственному желанию, а Япония окажет ей в этом помощь…» [116]. Здесь мы видим, что решается вопрос – как лучше технически обставить вступление Маньчжоу-Го в «антикоминтерновский пакт».
После таких тайных приготовлений правительство Маньчжоу-Го, наконец, вступило в «Антикоминтерновский пакт». Им был подписан в феврале 1939 г. специальный Протокол о пролонгации Пакта против Коминтерна еще на пять лет. В нем говорилось:
«Правительство Японии, Германии, Италии, Венгрии, Маньчжоу-Ди-Го и Испании, констатируя плодотворность пакта, заключенного между ними в целях защиты против вредоносной активности Коминтерна, и общность интересов договаривающихся государств, требующих сплоченного сотрудничества против общего врага, решили пролонгировать означенный пакт и с этой целью постановили следующее:
Статья 1-я.
Пакт против Коминтерна, состоящий из заключенного 25 ноября 1936 года пакта и приложенного к таковому протокола, а также протокола от 6-го ноября 1937 года, и к которому присоединились: Венгрия – по протоколу от 24-го февраля 1939 года, Маньчжоу-Ди-Го – по протоколу от 24-го февраля 1939 года, Испания – по протоколу от 27-го марта 1939 года, – продлить сроком действия на пять лет…» [117].
12. Личная жизнь правителя
Характеризуя действия Пу И в период Маньчжоу-Го, следует сказать, что он был человеком довольно неуравновешенным, жестоким, трусливым и подозрительным. Если мы посмотрим на обличительные сведения, поданные его домочадцами, когда они все сидели в китайской тюрьме в начале 50-х годов (хотя здесь следует учесть долю приукрашивания действительности и наговаривания на Пу И, чтобы обелить себя и очернить бывшего императора), то они подтверждают такие характеристики. К примеру, Сяо Жуй сообщал о том, что Пу И использовал сирот в качестве слуг и как он был жесток с ними, часто незаслуженно наказывал. Да Ли сообщал, что «Пу И был человеком жестоким, трусливым и особенно подозрительным». «Он был коварен и лицемерен, – писал Да Ли. – Своих подчиненных он не считал за людей, а когда был в плохом настроении, проклинал и бил их, даже если они были невиновны. Если он был немного нездоров или утомлен, страдали от этого прежде всего слуги, которые, получали пинки и тумаки, считали, что еще хорошо отделались. При посторонних он держался так, словно был самым добрым человеком на земле.
В Тяньцзине он обычно наказывал людей деревянными палками и плетками, а во времена Маньчжоу-Го к этому добавилось много новых «способов»…» [118].
«Жестокость и подозрительность появились у меня еще в Запретном городе, – признавался Пу И в своей книге. – В Тяньцзине они усилились еще больше. Именно там я установил для своих слуг следующие правила домашнего распорядка:
1) запрещаются любые безответственные еседы, дабы предотвратить установление тайных связей;
2) запрещается защищать и покрывать друг друга;
3) запрещается спекуляция, присвоение чужих денег и вещей;
4) следует немедленно докладывать о проступке любого из сослуживцев;
5) подданные высшего ранга должны наказывать низших подданных немедленно после обнаружения их вины. Ослабление власти ведет к увеличению преступлений.
Приехав на Северо-Восток, я принял от моих слуг клятву, гласившую: «Если я нарушу эти правила, пусть меня накажет небо и поразит удар грома».
Я стал настолько жесток, что начал бить людей и даже прибегать к пыткам. Я мог приказать избить провинившегося любому человеку из моего окружения. Он должен был бить очень сильно, чтобы я не заподозрил его в сговоре с осужденным. Если же я сомневался в нем, он сам подвергался порке.
Моими жертвами были почти все окружавшие меня люди, кроме жены, братьев, мужей сестер» [119].
И это было правдой. Мальчиков-слуг у Пу И насчитывалось больше дюжины. У большинства из них родителей убили японцы, которые, страшась их мести в будущем, приказали правительству Маньчжоу-Го определить их в сиротский приют, где им изменили имена и приучали быть послушными, изнуряя тяжелым физическим трудом. Когда несколько таких мальчиков услышали, что их переведут обслуживать императора, у них появилась надежда, что во дворце жить будет легче. Однако этого не произошло. Одевали их в тряпье, кормили плохо, а работали эти маленькие слуги по 15-16 часов в день. Зимой они нередко мерзли от холода, голодали, постоянно не высыпались и потому часто во время уборки помещений на ходу засыпали, опершись на теплую батарею. Их постоянно били за разные провинности: за то, что заснули, не очень чисто прибрали, слишком громко что-нибудь сказали и т.п. Приближенные Пу И также часто срывали свою злость на них. Эти мальчики-сироты, дожив в таких условиях до семнадцати-восемнадцати лет, выглядели как десятилетние.
Известен случай, когда одного мальчика-слугу замучили до смерти. Вот как это случилось. Не желая терпеть такую «собачью» жизнь во дворце императора, мальчик несколько раз пытался бежать. После первого побега его поймали и жестоко избили. Во время второго побега он решил бежать через тоннели, вырытые под трубы центрального отопления. Он пробыл в полной темноте под землей двое суток, но так и не нашел выхода. Мальчик был страшно голоден, его мучила жажда. В поисках воды он снова выбрался на поверхность, и тут его заметили. Услышав доклад одного из приближенных, Пу И приказал: «Сначала дать ему поесть, а потом наказать!». Но его уже избили так, что он был почти при смерти. Испугавшись, что если он умрет его душа будет преследовать императора всю жизнь, последний приказал врачу спасти мальчика во что бы то ни стало, но было уже поздно, мальчик скончался [120] .
Подозрительность Пу И проявлялась даже в отношении личного повара. Ему часто казалось, что повар обсчитывает его, и он посылал человека следить за поваром, когда тот покупает продукты. Если то или иное блюдо императору казалось приготовленным плохо или что-то в него попало, повара штрафовали.
Распорядок дня у Пу И был довольно прост. Он привык поздно ложиться спать и поздно вставать.
