японцами, о которых он легко может узнать у монголов. Политических убеждений у него, по-видимому, никаких нет. Просто забросила судьба. Впрочем, с этой стороны я его не знаю. Японцев не любит очень и служить у «этих косоглазых», по ему (так в тексте. —
Д. Позднеев обращал внимание руководства на развернутую японцами в Маньчжурии работу по изучению СССР, чем еще раз доказывал агрессивные планы Японии по подготовке войны с СССР.
«В составе ЮМЖД имеется исследовательский отдел с русским отделением (Мангэцу Циоса Росиа га Кари), в который привлекаются все японцы, знающие более или менее русский язык, — сообщал он. — Из русских служит в нем Гумелюк Ив. Герас., окончивший курс СПБ Университета по китайскому разряду, названный Зайцев и какая-то переписчица. Гумелюк состоит для объяснения трудных русских фраз и выражений переводчикам-японцам. Работа ведется огромная, народу работает человек 20–30, под ближайшим руководством Миядзаки, бывшего переводчика на одной из московских конференций. Книги получаются как непосредственно из России, так и из Лондона, Берлина и Америки. Для издания этих книг ЮМЖД заключила договор с издательством Осака Маиници в Осака, которое публикует книги. Список изданных книг при сем прилагается. (Приложение № 5) дает характеристику выбора японцами изданий к переводу. Я просил дать мне программу изданий в будущем, но мне Миядзаки ответил, что таковой нет, но это ложь, так как от служащих и переводчиков мне удалось слышать, что задумана огромная спешная работа по изучению экономического положения СССР в 180 томах, план которого уже разработан профессорами-экономистами в Токио. Кроме того, конечно, ведется еще здесь же секретно переводческая работа, о которой мне пришлось слышать мельком, что «имеются книги, которые Правление ж.д. не может выдать».[469]
Советскую разведку как и руководство в Москве интересовала позиция Японии того времени, поэтому Д.Позднееев идет на встречу с японскими корреспондетами и послом в Китае для более детального выяснения позиции Японии. Об этом говорит его отчет о встрече в 12 часов дня 12 апреля 1926 г. с японским послом Танакой следующего содержания:
«12 апреля в воскресенье ко мне явился Сэнума и сказал, что Уоксi (так в тексте.
Танака выразил удовольствие видеть меня, сказал, что много обо мне слышал и еще сказал несколько подобных любезностей. Я ответил тоже комплиментами и затем перешел к своей поездке для собирания материалов по пересмотру моей книги о Маньчжурии и возобновления данных о стране и о Китае. После этого Танака держал (по-английски) целую речь такого содержания:
— В своих исследованиях Маньчжурии, Вы, конечно, немедленно увидите, что в ней произошли колоссальные перемены, и что эти перемены в массе обязаны своим проведением в практику Японии. Маньчжурия для Японии имеет самое жизненное значение и важность (vital importance). И это не с точки зрения территориального приобретения, а с точки зрения совместной экономической работы с Китаем. Я признаю совершенно определенно, что мы наделали много промахов в Маньчжурии в прошлом, и если бы этих промахов не было, то наше экономическое влияние в Маньчжурии было бы гораздо сильнее. Во-первых, мы недооценивали значения китайского народа. Мы работали с отдельными лицами и с китайской буржуазией. Но жизнь показала, что это ошибочно, и что нужно заботиться об объединении интересов китайской народной массы и особенно с крестьянством. Во-вторых, китайцы во многих отношениях оказались сильнее нас. Напр., наш Цесэн-гинко (Корейский банк) был совершенным глупцом (quite foolish), назвав свои финансовые операции по введению банкнотов в золоте в Маньчжурии. Он не сообразил, что китайцы искони веков имели дело с серебром и только с серебром, что они в серебряном деле большие специалисты и что конкурировать с ними на этом поприще необычайно трудно. И что же вышло? Китайцы искусственно поддерживали курс на банкноты в различных местах различный. Они скупили их там, где они были дешевы, и продавали банку там, где они дороги. В результате Цесэн-гинко понес огромные потери. Я не умею точно сказать, какие суммы, я думаю, что Вы узнаете о них в Маньчжурии, но знаю, что огромные. Я знаю, что Вы близко знакомы с практикою банковского дела, и потому уверен, что по достоинству оцените подобную «банковскую глупость» (banking foolishness). И знаете ли, кто больше всего нажился на этой нелепости Корейского банка? Цесакурги (то есть Чжан Цзолинь). Он чрезвычайно силен в арбитраже и биржевой игре и, организовав целую кампанию против банкнот Цесэн-гинко, нажился на их купле-продаже страшно.
Вторая подобная же операция Цесэн-гинко оказалась с постройками в Хотэне (Мукдене). Банк вложил очень крупные суммы в постройку домов на японском участке, рассчитывая тем усилить японскую эмиграцию в Маньчжурию и сдать все помещения японцам. Самая абсурдность этой затеи Вам, как банкиру, понятна. Цесэн-гинко — банк эмиссионный, а не ипотечный. И вдруг он вздумал помещать свои капиталы в такую долгосрочную операцию! В результате еще оказалось, что японских эмигрантов подходящих не нашлось, и, во избежание дальнейших потерь, банк оказался вынужденным сдавать свои дома не японцам, а китайцам. И вот на японском участке мы имеем теперь в домах Цесэн-гинко очень много китайских магазинов, предприятий, складов. Скажите, в наших ли интересах было затрачивать такие капиталы для китайских выгод?
Эти и другие уроки убеждают японцев, что совместная работа с китайской администрацией и буржуазией очень невыгодна. В объединенных товариществах (joint stock Co) китайцы также применяют свой старый преступный обычай вымогательств (coverlet custom of squeezing), что делает совместную работу почти невозможной.
Тем не менее, японцы работают и работают очень упорно (are working very narrowly). Я думаю, что нами вложено до сего времени не меньше 1 ? миллиарда иен, и если Вы увидите Южную Маньчжурию совершенно измененною за 15 лет, когда Вы там не были, то это, конечно, результат именно этих капиталов, и энергии моих соотечественников.
Но в умах Японии за последнее время произошла большая перемена в отношении Маньчжурии. Вам известно, что в результате мировой войны Япония разбогатела. Нам нужно применение наших капиталов, и вполне естественно, что мы ищем их применения в Маньчжурии. Однако, если раньше японцы думали, что они могут быть «господами Маньчжурии» (masters of Manchuria), то теперь эта идея совершенно оставлена. Мы во многом слабее китайцев, нам приходится у них учиться, и потому мы решили работать с ними совместно (to co-operate with them), и главным образом с китайскою массою, а не с администрацией, часто совершенно случайною, и с буржуазиею, вымогающей все в свою пользу.
Существуют и другие трудности для японской работы в Маньчжурии. Возьмем, например, Аньшаньчжаньские железные копи и при них железоделательный завод. Мы возлагаем на него большие надежды. Теперь там работают две домны, но предположено построить шесть. Однако ввоз железных болванок в Японию должен облагаться одинаковою пошлиною с английским и американским железом на основе права наиболее благоприятствуемой нации (la clunse de la nation la plus favorisee). В отношении же к иностранному ввозу железа у нас покровительственная пошлина. Поэтому, если мы понизим пошлину на Аньшаньчжаньское железо, то будем вынуждены понизить ее на английское и американское, что для нас невозможно.
Нужно, следовательно, сделать Аньшаньчжаньское производство таким дешевым, чтобы оно выдерживало конкуренцию с американским и английским при одинаковой ввозной в Японию пошлине. На это и направлено сейчас внимание ЮМЖД, хотя это нелегко. Ныне в Аньшаньчжане вырабатывается до 200 тыс. тонн болванок.
— А как же в таком случае обстоит дело с ввозом полуфабрикатов с Ханьепинских заводов из Китая? — спросил я.
Танака несколько задумался, потом сказал: «Там несколько иные нормы. Там вложен государственный капитал, и продукция идет на казенный сталелитейный завод Явота, а здесь — частное предприятие. (Меня, конечно, такое объяснение не удовлетворило, но я не счел возможным требовать дальнейших объяснений.)
В дальнейшем на вопрос о маршруте я отвечал, что при современном положении дел в Китае
