Ладно, тот провал списали на слабость Советской власти. Мол, поляки еще не понимали тех льгот и преференций, что несет «простому народу» народная власть, еще были в угаре установления своего Польского государства. И вообще, это были «белополяки», а до настоящих, пролетарских поляков Красная Армия так и не добралась — посему и военная катастрофа. А вот если бы дошли до пролетарского города Лодзь — то красноармейцы немедленно были бы встречены кисельными реками с молочными берегами. Так успокаивали себя проигравшие с треском эту войну Тухачевский со товарищи, наркомвоенмор Троцкий и все интернационал-большевистское руководство СССР. И, успокоив себя, продолжили совершенствовать планы классовой войны будущего.
На протяжении двух десятков лет советская военная доктрина упорно вбивала в мозги своих офицеров и солдат: будущая война будет войной классов, будущая война будет войной пролетариата, вооруженного марксизмом, с буржуазно-империалистическими хищниками, с их прогнившими «демократическими» ценностями. Наше дело — донести знамя освобождения до народных масс, дальше народные массы сами свергнут своих кровопийц.
Второй (и уже гораздо более серьезный) провал доктрина установления всемирной пролетарской республики потерпела в Испании в конце тридцатых годов. Причем с изрядным грохотом. Националистическая идеология мятежников, опирающаяся на традиционные базовые этно-социальные и этно-конфессиональные ценности, оказалась жизнеспособнее идеологии пролетарского дела и мировой революции и смогла принести им победу — впервые заставив советское руководство всерьез задуматься об опасной неустойчивости идеологического базиса «первого в мире пролетарского государства».
И хотя желающих оправдать наше поражение в Испанской войне и тут нашлось с лихвой — далеко, испанские коммунисты недостаточно боевиты, массы темны и безнадежно погрязли в католицизме и еще много всего разного — но у Сталина уже зародилось естественное недоверие к военачальникам, продолжающим тупо держаться за уже безнадежно дискредитировавшую себя доктрину.
Но ведь на идее грядущего торжества мировой революции строилась вся советская идеологическая работа! И ладно бы только идеология — на ней базировалась наша военная доктрина! А раз базовая идея этой доктрины очевидно обанкротилась — стало быть, фальшивы и безнадежно оторваны от жизни и концепции, заложенные в соответствующие военные планы.
Иными словами — предстоящая война будет не такой, какой ее запланировали интернационал- большевистские теоретики из черты оседлости, волею злого рока вдруг в одночасье ставшие вождями России. Война будет другой — она будет не войной классов, а войной наций, которые станут сражаться за алтари и очаги, а не за мифические классовые интересы. К такой войне Красная Армия в 1939 году оказалась катастрофически не готова…
Мы готовились воевать «малой кровью и на чужой земле» — почему? Потому что Красная Армия (по мысли Л.Д.Троцкого и его единомышленников, долгое время заправлявших советскими Вооруженными Силами) должна была нести освобождение угнетенным классовым братьям в Европе и Азии, истребляя при этом классовых врагов, в кои чохом были зачислены буржуазная интеллигенция — врачи и учителя, а также священники, юристы, художники и писатели. Короче, все, кто не долбил кайлом уголь в шахтах или гранит в карьерах, при том, что сами интернационал-большевики (ленинское окружение, первые руководители Советской России) никогда в жизни не то что лопатой — ножницами не работали! Весь этот хоровод смертей Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев и прочие вожди помельче планировали учинить ради счастья наших зарубежных классовых братьев.
Классовые же братья получать освобождение из наших рук, очевидно, не торопились. Ни в Испании, ни, позже, в Финляндии. Вместо легкой прогулки под гул восторженной толпы Красная Армия в Суоми столкнулась с отчаянно-яростным сопротивлением простых финских ребят, одетых в военную форму.
Следовательно — сама идея «нести революцию на штыках Красной Армии» оказалась порочна и бесперспективна и ее следовало незамедлительно задвинуть в самый дальний ящик самого дальнего шкафа, а на рабочие столы Генерального штаба положить какую-нибудь другую доктрину. Которая будет отражать изменившиеся коренным образом политические реалии, возникшие в это время в Европе.
Ведь в сорок первом году врагом Советского Союза становились не безликие империалисты и даже не буржуазные Франция и Англия, чьи корабли и самолеты привычно изучались зенитчиками и комендорами береговых батарей все эти двадцать лет в качестве возможных целей. В сорок первом году в качестве врага РККА получала германский вермахт, самую мощную армию Европы, спаянную железной дисциплиной и исповедующую национал-социалистическую идею — как выяснилось, значительно более привлекательную для народа, нежели марксистские идеи.
И поэтому вместо командного состава армии, «преданного делу мировой революции», в конце тридцатых годов Советскому Союзу вдруг резко и в огромных количествах понадобились офицеры и генералы, преданные своей Родине — каковых у него в наличии оказалось до обидного мало.
Зато в избытке было командиров, в Гражданскую бойко исполнявших обязанности палачей собственного народа, которые Сталину (и советскому народу) в предстоящей войне были не нужны, которые в предстоящей войне будут для Сталина и советского народа просто опасны, от которых Сталину и советскому народу надо было незамедлительно избавляться…
Отныне главной доктриной РККА должна стать идея защиты своей Родины от нашествия врага — для чего необходимо срочно сменить «модельный ряд» военной техники (что довольно несложно) и быстро переучить ее комсостав (что гораздо труднее).
Не надо забывать, что Красная Армия была создана Львом Троцким именно как инструмент мировой революции — в каковом качестве и продолжала существовать, хотя самого Льва Давыдовича Сталину удалось-таки выдворить за пределы СССР (а потом и пришить по-тихому альпенштоком — но это уже совсем другая история).
Поэтому верховная власть должна была незамедлительно начать очищение армейских рядов от троцкистов (термин этот заезжен донельзя, но если подходить без предвзятости, то троцкисты — это сторонники победы мировой революции, хотя бы даже ценой гибели СССР. Посему они Советскому Союзу были в конце тридцатых годов на дух не нужны). И она его начала.
Даже если допустить, что Тухачевский со товарищи, может быть, никакого военного заговора и не готовили, что они готовы были служить Советской власти до последней капли крови — в сложившихся обстоятельствах их служба этой самой власти была уже не нужна по причине чудовищной опасности со стороны троцкистского руководства армией для будущего страны. Советский Союз принялся избавляться от палачей и карателей в военной форме — потому что Сталин начинал понимать: предстоящие сражения станут Отечественной войной, а не карательной экспедицией во имя мировой революции.
Чистка Красной Армии накануне войны — это естественный результат смены военной доктрины, а по большому счету — серьезный поворот во всей идеологической работе в государстве. Впервые, еще невнятно, но уже достаточно громко прозвучал тезис о «национальных интересах Советского Союза», каковые отнюдь не совпадали с интересами интернационал-большевизма. Чтобы не стать проигравшей стороной в предстоящей войне, Советский Союз должен был из «первого в мире государства рабочих и крестьян» стать национальным государством русского народа. Или умереть.
Но кроме безжалостной чистки командного состава РККА от сторонников «мировой революции любой ценой» следовало также побеспокоиться о приведении в соответствие с новой военной доктриной и номенклатуры военной техники, в это время широко пошедшей из заводских цехов.
Вся советская промышленность принялась лихорадочно производить технику и вооружение уже для другой войны — гигантское количество амуниции было страховкой, позволявшей, как думали в Кремле, избежать военного поражения.
Переход страны на подготовку к войне начал сказываться довольно быстро — милитаризация Советского Союза пошла семимильными шагами.
Горы оружия стали расти незамедлительно — зря что ли весь советский народ из кожи вон лез, чтобы построить все эти Магнитки и ДнепроГЭСы!
Если в 1931–1938 гг. советские артиллерийские заводы производили ежегодно в среднем по 1 900 орудий всех калибров, то в 1939 году их выпуск (с учетом минометов) возрос более чем в 11 раз и составил 21 446; за этот же период количество выпущенных винтовок выросло в 9 раз и достигло полутора
