А я — вещь в доме, как тахта, шкаф… только меня приходится время от времени кормить. Правда, с трёх лет я кормлю себя сам. Когда матери нет дома, открываю холодильник, все кухонные шкафы и ищу еду. Как мышь, сгрызаю всё, что можно сгрызть: остатки от приношений гостей, чёрствый кусок хлеба, крупу, завалявшуюся макаронину, засохший сыр. Мать редко покупает продукты. А гости, как правило, приносят не еду, а торты и конфеты… Мать — тощая, ест мало. Но, наверное, всё-таки больше меня: по-видимому, перехватывает там, где бывает. Где? Как я хочу узнать это!
Я хочу знать о ней всё, каждую мелочь.
Сегодня она — в затруднении. Многое ей не нравится в госте, многое нравится.
— Если разойдёшься с третьей женой, и к ней будешь ездить, как к первым двум?
— Конечно. Я очень привязчивый. Я — жадный, не могу никого потерять из тех, кого имел.
— Зачем же цепляешься к каждому её слову? — спрашивает мать нерешительно.
— Откуда ты знаешь, что цепляюсь?
— Хотя нет, ты боишься её. Ты сильно боишься её. Почему?
Он смотрит на неё удивлённо:
— Откуда ты знаешь, что боюсь?
— Расскажи подробно… — приказывает она.
— Зачем тебе? Похоже, ты и так всё знаешь.
— Хочу понять, что ты знаешь о своей жизни.
— То же, что и ты, ты сказала всё, как оно есть.
— Нет. Мы видим её по-разному. — Мать включает музыку.
Музыка её — странная. Вода шумит, птицы поют, свистят. Ритм — мой пульс.
И гость, видно, тоже подпадает под власть этой музыки.
— Твоё отношение ко мне я понял. Ты видишь меня эгоистом: ни с кем не считаюсь, везде хочу быть первым, единственным, а женщине отвожу роль низшую, заставляю служить себе. А ведь ты права, всё так и шло в моей жизни. И при этом я был о себе самого лучшего мнения! Что ты делаешь со мной? Зачем выворачиваешь наизнанку? — Он помолчал и уже другим тоном продолжал: — Первая жизнь: хорошая диссертация, а немного позже — четыре человека в моём распоряжении, делают, что скажу я. Странно, раньше я не заметил бы, что хвастаюсь. Я часто хвастаюсь. — Он улыбнулся. — В диссертации я предложил допустить в государственный сектор частный. В те годы нельзя было и заикнуться об этом! Правда, я говорил не о нашей стране, о Китае. Мой руководитель списал крамольную идею на детскую наивность (был я тогда очень молод), затушил недовольство оппонентов — внушил им, что из архива диссертация на свет Божий не вылезет. Чтобы ты поняла, каков я… школу закончил в пятнадцать, университет за три года, а диссертацию написал за год. Ох, опять я хвастаюсь!
— Да, — подтвердила мать.
Не хочу видеть закаменевшей материной спины!
— На работе мне тоже повезло. В тот год выдвигали молодых, и я сразу оказался в начальниках. Конечно, о том, что моей диссертации нужно навеки остаться в архиве, позабыл, на её основе я со своими людьми разработал проект. Теперь говорилось в нём уже не о Китае, а о нашей стране. Я всё тщательно продумал, всё предусмотрел. Экономика изменилась бы постепенно, и краха страны, с обнищанием и гибелью массы людей, не случилось бы — мягко переплыли бы в благоденствие. Совместили бы в своей стране лучшее разных экономических структур. Но мой новый начальник вовсе не походил на руководителя диссертации.
— Тебя выгнали с работы? Ты стал голодать? — Мать подалась к нему. Чего-то она ждала от него. Чего?
— Как ни странно, из партии не выгнали, в вышестоящие инстанции не сообщили — сора из избы не вынесли.
— Что было дальше? Он пожал плечами.
— Предложили уйти по собственному желанию, и я оказался в заштатном отделе скромного экономического института.
— Так ли тебе плохо было в твоём заштатном отделе?
Что-то не нравится матери в его рассказе. Что? Понять мешает музыка.
— Конечно, плохо. Никакой власти, никаких перспектив.
— Неправда, тебе дали людей и почти сразу стали продвигать по службе.
— Откуда ты знаешь? А может, ты работаешь в органах?
Она — на качелях, моя мать: он не нравится ей, и её влечёт к нему.
— И власть ты имел. И быстро защитил докторскую. Но ты бросил жену, мать твоего сына, она так любила тебя!
Что пытается мать растолковать ему? К чему его подталкивает?
— Я же говорил тебе, я хочу прожить много жизней! Мне стало с ней скучно. Раз и навсегда заведённый порядок… Знаешь, вещи разложены по своим местам. Это хорошо. Но иногда глазу хочется увидеть, чтобы что-то было по-другому! И мне стало нужно… взорвать… Я… — Он ёжится под музыкой, как под ливнем. — Это была ошибка. Я не смел причинять ей боль. Она такая… лучшая из всех. Предугадывала мои желания, служила мне. Она любила меня. Никогда не скандалила, не лезла в мои дела.
— То, что делает твоя сегодняшняя жена? Где ты встретился с первой?
— В аспирантуре. И мы сразу же сошлись. Расписались, когда она забеременела. Вторая жена — моя подчинённая в Институте. Я сразу захотел её. Через неделю после знакомства перебрался к ней. Она совсем неплохая. Старалась понять меня. Устраивала маленькие праздники. Я и перед ней виноват: бросил её и дочку! Что это со мной? Я каюсь? Словно попал к священнику, а не к бабе… — брякнул он и тут же поперхнулся словом.
— Ты бросил её, когда тебя пригласили работать в высший эшелон власти. Так?
— Откуда ты знаешь?
— Тебе нравятся все этапы твоей жизни?
Музыка оборвалась. Он тут же приосанился, расправил плечи, и сразу исчезла неуверенность в голосе:
— Больше других нравится мне моя сегодняшняя жизнь. Наконец есть то, что так мне было надо. Под моим началом много людей. У меня прекрасный кабинет и комната для отдыха, с душем и диваном. Сносная по сегодняшним временам зарплата. В любую минуту могу поехать в лучший санаторий. Могу достать путёвку и тебе.
— А что скажет твоя жена, если узнает? — Остановившимся взглядом он упёрся в стенку. — Швырнёт в тебя кастрюлей, или стукнет, или отвесит тебе пощёчину, ., или напишет твоему начальнику о твоей безнравственности?
— Ну уж как ведёт себя со мной жена, ты знать не можешь, даже если и работаешь в органах!
Мать облегчённо вздохнула, и я уже знал, что она скажет:
— Иди к ней. А он удивился.
— Почему ты гонишь меня? Чем я тебя прогневал? Я всё рассказал абсолютно честно, ни в чём не солгал. То, что я женат, ты знала с самого начала.
— А тебе нравится твоя жизнь? — снова спросила мать, хотя только что получила полный ответ на свой вопрос.
— Я же сказал, нравится.
— Даже то, что ты боишься свою жену?
— Мы почти не видимся с нею. Я снимаю себе квартиру. Она много работает, крутится в элитных сферах.
— Почему ты, если не любишь её, не разойдёшься с ней?
Не станет она теперь с ним спать, хотя и очень хочет этого! Он красив, занимает чуть не полкомнаты. Но, как сделала это мать, непонятно, только сейчас он выворочен весь наизнанку и вовсе не хозяин своей и чужой жизни. К тому же и трус: поджимает хвост при упоминании о последней жене.
— Ты боишься её потому, что она может разрушить твою карьеру? — подвела мать черту под ним, ослепительным.
Я так устал от проведённой ею операции разоблачения, что рухнул на кровать и уснул. А когда
