было вылезать из будки и пугать прохожих. Закуржавленные деревья голубели на фоне розоватого рассвета, на пронзительно густой эмали небосвода неохотно гасли хрустальные игольчатые звезды.
Маринка шла по улице с онемелыми от тяжести руками. Миновала дом Лидии Ивановны. А вот и барак тети Глаши, соседки, ее знатный фикус на окне за кружевной морозной вязью. А вот и родной дом…
Вдруг она недоуменно остановилась. Переложила сына с руки на руку. На секунду ей показалось, что она ошиблась улицей… Но как можно ошибиться улицей, если их в поселке всего три?
Маринка глядела и не верила собственным глазам: на месте родного барака чернела глубокая яма с полуобвалившимися краями.
Мир в глазах постепенно темнел, будто над поселком после рассвета, противно всем законам природы, стали внезапно сгущаться сумерки… Девушка медленно осела на припорошенный золой, серый с черными подпалинами снег…
– На самый Новый год это случилось, – поведала баба Глаша (по своему обыкновению, она дежурила у окна), уводя полуобморочную соседку в свой дом. – Морозы стояли страшенные… Верка детей к бабке в Осиповку отвезла, а сама думала гульнуть хорошенько. Гостей назвала… У нее же рождение было перед самым Новым годом, сороковник стукнул… Расул ей новый халат подарил, помирились, стало быть…
Бабка Глаша не торопилась с рассказом, получая от повествования искреннее удовольствие.
– Говорили Верке – чини колонку! А она все отнекивалась… Вот и некает теперь на небе…. Прости, Господи, меня, грешную! – Соседка привычно перекрестилась. – В морозы форточку не больно-то откроешь, вот она дом и закупорила, как консерву. А потом, видать, одна искра – и все полыхнуло. Даже на соседней улице стекла повыбивало. Шуруповым еще повезло. Петька с детишками на праздники в Самару уехал, к родичам, только поэтому живы остались. Имущество все, конечно, ухнуло, но зато хоть сами целы…
Маринка потерянно смотрела в окно, опустив руки. Ей казалось, что среди щепок и обугленного дерева видны припорошенные пеплом ее детские игрушки…
– От Верки только кусок халата и нашли, его и похоронили… А Ленка с Валькой сейчас у бабки твоей. На похороны приезжали, а потом опять в деревню вернулись – жить-то где-то надо… Ох, сиротинки они, бедные, – завыла бабка Глаша, привычно утирая слезы.
А потом цепко оглядела нечаянную гостью и въедливо осведомилась:
– А ты теперь как же? – С любопытством прищурилась: – Что без мужа приехала?
– Занят он, – отмахнулась Маринка и принялась натягивать пальто.
– Ты куда? – захлопотала соседка. Ей, видно, хотелось покалякать по душам с осиротевшей девушкой, которую она знала с малолетства. – Посиди, чаю попей! Куда ты с дитем пойдешь в такую морозину?
– К бабке, в Осиповку, – объяснила Маринка, застегивая пуговицы.
Сходя с крыльца, при виде почернелых угольев на месте взрыва она лишь молча опустила ресницы, гася набежавшие слезы. Подумала: «Лучше бы в тот вечер там оказалась я – вместо нее…»
– Ты теперь, Маринка, в семье старшая, с тебя и спрос. – Бабка Нюра платочком утерла повлажневший уголок глаза. – Пенсия у меня маленькая, да и ту не платят. Детей я содержать не могу, годы уже не те. Так что собирай Ленку и Вальку и бери их с собой, в Самару. Вы с мужем – люди молодые, сумеете ребятню на ноги поднять.
Мрачная Ленка сидела за столом, уставившись неподвижным взглядом в раскрытую книгу, и вслушивалась в разговор старших. Губы ее были капризно оттопырены, светлые бровки насуплены: девочке не нравилось, что ее увезли из Мурмыша, от подружек и привычных игр. Да и в школу отныне приходилось ходить за три километра, и это было ей тоже не по душе. Младший Валька, по обыкновению, как оглашенный носился по улице, пока особо не задумываясь над изменениями в своей судьбе.
– Не могу я их забрать, баба Нюра. – Маринка понурила голову. – Как я их заберу? Куда? У меня самой маленький. И жить негде.
– А муж твой – что он?
Маринка замолчала, конфузливо отвела взгляд.
– Разошлись мы с ним…
– Уже? – охнула бабка, от удивления прикрыв рот рукой. – Быстрые же вы, городские, как я погляжу! Но алименты, алименты-то он платить будет? По закону на ребятенка положены деньги!
– Да ведь он студент… Какие с него алименты?
Женщины пригорюнились. В доме стало тихо. Только потрескивали поленья в печи, тикали ходики да февральский буран завывал за окном, наметая сугробы под самую крышу.
– Видно, выход один, – со вздохом вымолвила бабка. – Придется ребят в детский дом отдать. Сиротинушки вы мои несчастные…
Внезапно, точно прорвалась где-то плотина и по камням зазвенел говорливый ручей, раздался обидчивый Ленкин голосок:
– Только попробуй отдай! Я сбегу оттуда!
– Не дело это, баба Нюра, – разжала усталые губы Маринка. – Что ж они, совсем подзаборные?
– Ну, тогда оставайтесь все вместе в деревне жить, – согласилась бабка. – Ты в колхоз дояркой пойдешь. Денег там, конечно, тоже не платят, как и везде, зато хоть молоко будет. Тем и будем сыты.
Маринка в ужасе содрогнулась. Ферма, коровы, навоз… Не то чтобы она боялась грязной работы или брезговала ею, но страшно ей было на всю оставшуюся жизнь запереть себя в вымершей деревне, затерянной на просторах бескрайней заволжской степи. Только поддайся однажды ее засасывающей силе – не выберешься из трясины никогда и ни за что! А ведь ей еще и двадцати нет…
– Давай, баба Нюра, сделаем так, – рассудила девушка. – Я пока сына у тебя оставлю, а сама в Самару подамся. Хоть сутками буду улицы мести, а все ж денег добуду. А там видно будет…
