супервайзер делал все, чтобы столкнуть ее с сиденья. Задачей студентки было как можно дольше удержаться на стуле, не обращая внимания ни на какие коварные выдумки. То ее с невинным видом просили подойти к окну и взглянуть, идет ли дождь на улице, – Маша послушно выполняла указание и получала за это грозный «фланк», то пытались столкнуть со стула силой и вообще применяли миллион самых виртуозных хитростей, маскируя их усыпляющей легкомысленной болтовней.
К концу занятия Маша так наловчилась в упражнениях, что теперь держалась за сиденье мертвой хваткой. Что бы ни делал коварный наставник, она во всех его действиях и словах усматривала желание свергнуть ее с гипотетического трона – прохаживался ли он мимо нее, настороженно поскрипывая башмаками, просил ли подать ручку, не вставая со стула, – во всех его просьбах она с обостренной подозрительностью пыталась разглядеть подвох. К концу занятия она так сжилась со своей ролью, что не могла освободиться от нее несколько дней, постоянно пребывая настороже.
По дороге домой в метро ей вдруг начало казаться, что пассажиры переполненного вагона все, как один, мечтают сбросить ее на пол с кожаного сиденья. Дома ей казалось, что мать, возясь с посудой на кухне, то и дело совершает резкие движения – только чтобы отвлечь ее внимание и сбросить ее с кухонной табуретки. Вскоре стул приобрел метафорическое значение и представился ей с трудом отвоеванным местом в пространстве, на которое зарятся другие люди.
А потом был новый тренинг, еще более странный, чем предыдущий… Маша должна была задавать тренеру вопросы, чередуя их. Вопросов было только два: «А птицы плавают?», «А рыбы летают?». И какие бы ни были ответы на эти вопросы – отрицательные, утвердительные, саркастические, издевательские, – в ее обязанность входило не сбиться и только твердить монотонно, раз за разом: «А птицы плавают?», «А рыбы летают?». При этом наставник вел себя странно. Он хохотал, презрительно глядя на нее, мог показать ей язык или скорчить рожу, начать демонстративно раздеваться. Но едва в глазах девушки мелькало удивление или ее начинал разбирать смех – она сразу же получала грозный, совсем не шуточный «фланк». Порой тренер начинал выкрикивать в ее адрес грязные ругательства, всячески пытаясь вывести подопечную из себя, и при этом Маша должна была сидеть не выражая никаких эмоций – даже тогда, когда от обиды хотелось разрыдаться в голос, затопать ногами, закатить истерику. Однако она только монотонно повторяла с каменным лицом: «А птицы плавают?», «А рыбы летают?». И тогда гнев, обида, усталость отступали, точно вражеские полчища, оставляя после себя выжженное пепелище, на котором буйно разрасталось огромное, тотальное равнодушие ко всему. Ко всему, кроме необходимости вовремя задать невозмутимый вопрос: «А птицы плавают?», «А рыбы летают?».
На следующем занятии тренер читал разрозненные фразы из книги «Алиса в Стране чудес», и Маше нужно было соглашаться со всем, как бы абсурдно ни звучали прочитанные слова.
– «А ну-ка, проверю, помню я то, что знала, или нет, – сказала Алиса. – Значит, так: четырежды пять – двенадцать, четырежды шесть – тринадцать, четырежды семь…»
– Четырнадцать, – отвечала Маша, согласно кивая.
– «Попробую географию! Лондон – столица Парижа, а Париж – столица Рима, а Рим…»
– Абсолютно правильно, совершенно верно, – твердила Маша.
И если вдруг она улыбалась при этом, то получала «фланк».
– «А не пролечу ли я всю землю насквозь? Вот будет смешно! Вылезаю – а люди вниз головой! Как их там зовут? Антипатии, кажется?»
– Да, антипатии, верно, – подтверждала Маша с каменным лицом.
– «Едят ли кошки мышек? Едят ли кошки мошек? Едят ли мошки кошек?»
– Совершенно верно, едят.
После этих упражнений она почувствовала себя несколько изменившейся. Отныне в любом, самом яростном споре, при самых несправедливых обвинениях она умела сохранять невозмутимое хладнокровие. Как бы ни орал на нее тренер, как бы ее ни крыли матом в транспорте, как бы мать ни обвиняла в потребительском отношении и в лени, – Маша отвечала на все это олимпийским спокойствием и рассудительностью. А ведь еще недавно она не смогла бы удержаться, чтобы не затопать ногами в истерике, не затрясти головой, не расплакаться навзрыд, обливаясь горькими слезами жалости к себе.
Следующий тренинг был полностью посвящен умению пропагандировать только что усвоенные знания и только что постигнутую науку. Двое практикантов убеждали друг друга в правоте учения, периодически меняясь ролями.
В зале тренировочных упражнений стоял неумолчный крик. Один из студентов начинал заученно:
– Я хочу предложить вашему вниманию книгу, которая может коренным образом изменить вашу жизнь. Эта книга – «Сенсология – современная наука душевного здоровья». Книга написана Дэном Гобардом в 1954 году…
– Не слушайте его, сенсология – дерьмо, псевдотеория! Она запрещена во всех цивилизованных странах! – отвечал на это второй студент. – Во вчерашней газете об этом писали!
– Это вы тот человек, который комментирует мои слова?
– Я не комментирую, я просто говорю то, что знаю.
– Вы читали эту книгу?
– Эту чушь-то?
– Вы читали эту книгу?
– Да бросьте вы!..
– Вы читали эту книгу?
– Меня этим не возьмешь!
– Вы читали эту книгу?
– Я знаю ваши штучки наизусть!
Вопрос про книгу задавался до тех пор, пока не следовал конкретный ответ измотанного схваткой оппонента, например: «Не читал и читать не собираюсь».
