издал новеллу, определяющую церковное наказание для вступающих в третий брак, а еще в другой новелле незаконное сожительство позволял себе называть не только оскорблением веры, но и природы (12). С этой точки зрения упорное сопротивление патриарха домогательствам царя получает в наших глазах значение настоящего подвига. Личные качества Льва оказываются далеко не привлекательны, если ближе всмотреться в его действия и в окружающую его обстановку. Получив лучшее по тому времени образование и окруженный в юности просвещенными учителями и даровитыми товарищами, Лев, однако, не умел употребить свои знания в дело и в практической жизни не отличался от посредственностей. Можно полагать, что, богато одарив Василия, природа мало дала его сыну. Даже его литературная деятельность, проявившаяся в разных областях, не идет далее обычной стилистики и подражательности. Таковы его церковные слова и поучения на праздники и памяти святых, часть коих остается неизданной (13). Ему принадлежит, кроме того, несколько церковных песнопений, послание к калифу Омару. Но присвоенное ему наименование Мудрый скорей можно оправдать приписываемыми ему в средние века сказаниями о будущих судьбах империи и города Константинополя (14).

Основные черты к характеристике Льва Мудрого в обилии черпаются из современных писателей и в особенности хорошо рисуются по той среде, которая вокруг него образовалась. Прежде всего злым гением Льва следует назвать уже много раз упомянутого Стилиана Чауша, отца второй его жены, по имени Зоя. Этот Стилиан, возведенный в звание василеопатора, для него в первый раз при дворе учрежденное, пользовался неограниченным влиянием на слабовольного царя. Стилиан происходил из Армении и начал свою карьеру еще при царе Василии I, который возвел его в звание этериарха, или главного начальника над чужеземными дружинами, поступавшими на службу империи. Влияние его, между прочим, проявилось в семейном деле царской фамилии, когда Василий по проискам Сантаварина думал ослепить своего сына и лишь по настойчивым представлениям василеопатора отказался от этого намерения. Есть мнение, что Василий назначил его опекуном над своими сыновьями и поручил ему заведование всеми делами. Отсюда естественно заключать, что Стилиан относится к числу тех армянских выходцев, которые сделали в Константинополе счастливую карьеру вместе с Василием и которые приняли участие в администрации империи со времени основания новой династии. В течение X и XI вв. мы встретимся с крупными деятелями в Византии, происходящими из армянской народности. Роль Стилиана, однако, не делает чести оценке людей основателя династии, ибо в царствование Льва он был виновником многих несчастий, имевших объяснение в его лихоимстве и излишнем доверии к недостойным людям. Так, между прочим, его доверенные лица Лев Мусик и Ставракий злоупотребляли продажей должностей, излишними поборами и притеснениями торговых людей на границе с Болгарией возбудили Симеона Болгарского на войну с империей. Дурное влияние Стилиана на государственные дела продолжалось до смерти его в 894 г. Но затем возвышается другой временщик, в лице Самоны, выходца арабского происхождения, который обратил на себя внимание царя доносом на подготовлявшийся при дворе заговор. Самона, возведенный в патрикии и получив придворную должность протовестиария, считался правой рукой царя и без меры злоупотреблял его доверием. В столь крупном вопросе, как дело о четвертом браке, Самона исполнял самые деликатные поручения царя и пользовался полным его доверием. Он, между прочим, воспринимал от купели вместе с патриархом Николаем сына царя Константина, он поддерживал всем своим влиянием притязания Зои Карбонопси, которая с своей стороны защищала интересы Самоны и его приверженцев. В борьбе, завязавшейся между царем и патриархом, Самона был верным союзником Льва и ожесточенным врагом патриарха. На него была возложена задача вынудить патриарха дать отречение от престола. Будучи человеком весьма скромного происхождения, Самона заботился прежде всего о том, чтобы обеспечить на всякий случай свое материальное благосостояние, так как понимал всю непрочность своего положения. В 909 г. прибыл в столицу его отец, имея вместе с другими мусульманскими посланцами поручение переговорить об условиях обмена пленными. Принятый радушно царем, он был поражен богатствами двора и так тронут оказанным ему вниманием, что выразил желание остаться в Константинополе и перейти в христианство, только советы сына остановили его от исполнения этого намерения. Причиной падения этого временщика был памфлет с ругательствами на царя, искусно подброшенный и прочитанный Львом. Когда было произведено дознание, то оказалось, что его составил Константин Родий по приказанию Самоны, якобы от имени его соперника, которого ему хотелось заподозрить в глазах царя. Виновника постигла наконец кара: он был пострижен в монахи и заключен в монастырь. Некоторое время у царя имел значительное влияние человек совершенно других качеств, чем упомянутый выше, это был Лев Хиросфакт, родственник четвертой супруги Льва. Нося сан магистра, Лев оказал царю важные услуги, будучи употребляем для дипломатических поручений в чужие земли. Три раза он правил посольство в Болгарию и раз был отправляем к сирийским арабам. Оказанные им услуги и его значение в истории того времени выясняются из его переписки (15). Таково, например, его письмо к императору Льву (ер. 18).

«Государь! Если мое ходатайство, изложенное в прежних письмах, не побудило твою державу к милостивому ко мне отношению, я ссылаюсь как на ходатаев перед тобой на мои три посольства, которые я держал в Болгарию, и на мою миссию в Сирии, имевшую десяток целей. Между прочим, я освободил из агарянского плена сто двадцать тысяч пленных и заключил с арабами мирный договор; с другой стороны, я принес в дар твоему царству тридцать крепостей в феме Драч со всем богатством и со всеми жителями, наконец, когда болгаре задумали занять и заселить завоеванную и опустошенную агарянами Солунь, я побудил их не делать этого. Если затем припомнить мое посольство к правителю правоверных, то надеюсь, что признаешь основательным мое выражение о десяти удачных делах. Заключение мирного договора; освобождение томившихся в плену соплеменников и, наконец, прибытие вместе со мной мусульманских послов с поклоном твоему царскому величеству и со многими дарами; далее, я привел с собой в столицу представителей восточных патриархов, Антиохийского и Александрийского, для участия в Соборе; я достиг того, что две сарацинские провинции стали платить дань ромэйской державе; не говорю уже о мирном соглашении с эмиром Мелитены и освобождении бывших там пленников, равно как о заключенном с эмиром Тарса договоре, вследствие которого после каждого двухлетия войны должен быть год спокойствия и обмена пленными [112]. Вот, государь, что я полагаю в качестве защитников по моему ходатайству. Если же это тебя не тронет, вспомни, что я нахожусь в родстве с твоей супругой».

И тем не менее этот государственный деятель подвергся опале по наветам Самоны и был сослан в заточение, откуда и обращался с просительными письмами к царю. Заслуги Льва Хиросфакта, о которых имеются сведения и в летописи того времени, были действительно весьма ценны столько же в интересах государства, как и по отношению лично к царю.

Между письмами, нас занимающими, обращают на себя внимание те, которые писаны к Симеону и от него получены; они весьма характерны для обоих корреспондентов, представляя собой литературный турнир и забавную игру словами. Главное содержание их касается выдачи пленных, но о пленниках совершенно забываешь за дешевым остроумием и схоластикой. Приводим несколько выдержек.

«Магистр Лев, — пишет Симеон, — совсем ты не был осведомлен относительно будущего и тайного, написав нам то, что написал, хотя, впрочем, и твой царь, и метеоролог отнюдь не сведущи в будущем. Правда, у меня было на уме возвратить пленных, но теперь я решил не посылать, поскольку ты не угадал будущего и дабы не пришел к легкой мысли, что я отошлю пленных, и не имел права на получение награды за предсказание. Желаю здравствовать». Не менее остроумно и непринужденно пишет Лев к Симеону: «Я получил твое письмо, на котором отсутствует обычный знак креста в начале, и поражен величием присущей тебе откровенности: двусмысленностью своего маленького писания и упущением обычного знака ты незаметно подчеркнул неискренность его. Мы бы дали веру тому, что в письме изложено, не только на основании его содержания и благорасположенности к отцу и царю, но также и потому, что оно снабжено в начале крестным знаком; но теперь мы должны признать неискренним настоящее письмо и признать его более легкой шалостью, потому что в нем все несогласно с прежним письмом» [113].

Глава XIV

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату