Все продумано. «Дело — непристойное». Он «целиком положился». А подборка все-таки подготовлена.
Стал говорить Северьянцев:
— Товарищи. Мы прослушали Марину Викторовну, и выяснилась такая картина. Что на свете живут два разных человека: Тихомиров Афанасий Сергеевич — хороший и Бултых Иван — плохой. Но дело не в этом. Не ради таких выводов мы собрались. Дело в том, что Бултых обвиняет Тихомирова в отсутствии чувства юмора и в том, что Тихомиров не пропускает хорошие тексты из-за боязни потерять кресло. Насчет первого разговаривать не приходится. Проверять, есть ли у Тихомирова чувство юмора, мы здесь не будем. И, более того, я не уверен, нужно ли оно руководителю. Может, ему проще привлечь хороших экспертов- рецензентов. А вот второй пункт проверяется и заслуживает внимания. И, если у Бултыха есть факты, наверное, их следует выслушать. Я с огромным уважением отношусь к Афанасию Сергеевичу. Но вдруг выяснится, что он действительно отклонил много хороших номеров. И зачеркнул какие-то темы. Тогда мы должны принять какие-то меры, чтобы это не повторялось. В дальнейшем.
— А если фактов нет, — встала Кичалова, — мы тоже должны принять меры, чтобы это не повторялось. В дальнейшем.
— Безусловно. Это уже деловой подход. А то, что Тихомиров — хороший человек, а Бултых — плохой, в данном случае значения не имеет.
— Может быть. Только все равно это странно, — вмешалась опять Марина Викторовна. — Один человек оскорбил другого, почти что ударил — назвал перестраховщиком. А мы, вместо того чтобы одернуть его, поставить на место, начинаем рассуждать, а вдруг он прав? А вдруг он правильно оскорбил?
— Но он же не назвал его дураком! — взорвался Мосалов. — Он говорил о профессиональной непригодности!
Пауза. Мосалов успокоился:
— Может, он не прав. Но он же не личные счеты сводит.
— Хорош у нас председатель! — съязвила Кичалова. — Объективный!
— Не надо передергивать, Марина Викторовна. Факты давайте.
— Хорошо. Только прежде, чем вашего Бултыха слушать, давайте с другими поговорим. С эстрадными авторами. Они лучше знают, как Тихомиров к ним относится.
— Что значит «вашего Бултыха»?
— Вы же его защищаете!
— Я справедливость защищаю. Вы все в эмоциональный ряд переводите — кто хороший, а кто плохой. А мне на это наплевать. И самый лучший может быть виноватым.
Он это довольно зло все сказал, и Кичалова замолкла. Дальше стали выступать авторы — Дядьев, Ред и Калошин.
Прекрасный портрет отца и благодетеля нарисовали они. Лучше Афанасия Сергеевича на свете никого нет и никогда не было. И вряд ли когда-нибудь еще появится такой человек. И темы он подсказывает, и ходы, и приемы предлагает. Ночью и днем готов сидеть над репертуаром с детьми-писателями. И зашаталось мое дело, западало. И загрустили мои сторонники. А сторонники Афанасия Сергеевича обрадовались.
Дошло дело до Носача Сергея Николаевича. Автора, которого я пригласил. Мосалов спрашивает:
— Какие у вас отношения с Тихомировым?
— Обыкновенные. Я пишу, он приобретает.
— Для кого?
— Для актеров разных. Куплетистов.
— Есть у вас к нему претензии?
— Какие?
— Бывает так, что он что-то не пропускает?
— Бывает. Очень часто.
— Можете привести пример?
— Могу. Сколько хочешь.
Он стал исполнять куплеты и частушки. В другой аудитории это было бы дико. Но здесь собрались профессионалы, и все звучало вполне нормально. Так же, как у нас в цехе разбор причин сгорания потенциометров.
— Вот куплеты для Дальнего Востока:
Тихомиров сказал тогда, что не стоит привлекать к этому внимания. Количество икры все равно не возрастет, а людей это раздражает. Или вот, он тоже не пропустил:
Он тоже заявил — пой не пой, рыбы больше не станет. А большая химия на щите. Ни к чему это.
— Спасибо, — сказал Северьянцев. — Если вы не совсем прояснили картину, то достаточно ее дополнили.
— Да, — сказал Мосалов. — Я бы тоже такое не пропустил. (Пауза.) Есть еще желающие дополнить картину?
И вдруг, как гром среди ясного неба:
— Есть!
Батюшки! Это же Великий Юморист.
— Разрешите мне сказать. Я вижу, дело у вас более чем сложное. И, по-моему, решения вы не найдете. Потому что у вас и Бултых прав, и Тихомиров не виноват.
— Так не может быть! — воскликнул Северьянцев.
— Может. В чем прав Бултых? В том, что Тихомиров действительно мешает, а может, даже вредит Циркконцерту. Я, например, и многие другие перестали писать вам из-за него. Дядьев, Ред и Калошин его хвалят. А что остается делать? Они умеют писать только для цирка. У них нет другой профессии. Выиграй Тихомиров дело — им конец, если они против него выступали. Проиграй Тихомиров — опять же они молодцы, за слабого заступились. Никто их не осудит. И новый репертуарный начальник тоже. А от начальника все зависит. Тихомиров и заказы делает, и цены за номера и целые программы назначает. И сто раз надо подумать, прежде чем с ним поссориться. Так что Бултых на очень большой риск идет. А номера Тихомиров действительно губит. И самые лучшие. Есть у него такой лозунг для сотрудников, полусекретный: «А что нам будет, если мы этот номер не пропустим?» Ничего ему не будет. Хоть трижды Шекспиру от эстрады откажи. Он просто не может быть в чем-то виноват. Он никаких постановлений, законов, пунктов, условий договора — ничего не нарушает. И, как ни странно, разговор можно только так, по деревенским понятиям вести: хороший он или плохой. Но не Марина Викторовна должна это делать. Она его подчиненная. Она сама так живет.
— Простите, — смешался Северьянцев. — Мы так никогда не выберемся. У вас что-нибудь отклоняли?
— Сказку мою про ремонт музея знаете?
