Заславском. Нет уж, увольте, никого ни о чем не спрашивайте. Посмотрим, чем это дело с лжецаревичем кончится».
И потом, он уже знал, что случалось с разоблачителями претендента. В Польше они не задерживались на этом свете.
Очень осторожен был король польский Сигизмунд. Когда уже никаких сомнений не оставалось, что царевич московский есть царевич истинный, он еще устроил проверку. Направил в Самбор двух московских людей – братьев Хрипуновых, давно уже отъехавших в Литву.
Братья, опальные в Москве от Годуновых, устроили Дмитрию настоящий экзамен, привезя с собой целый список вопросов.
В каких отношениях он со Щелкаловыми?
Какого возраста был Афанасий Нагой?
Царица Мария какого цвета имела волосы?
Во сколько этажей был царский дворец в Угличе?
Знает ли он кого-нибудь из Романовых? Голицыных? Шуйских?
Видел ли когда-нибудь патриарха Иова?
Как выглядел брат его царь Федор?
И так далее.
Видно было, что, прежде чем сбежать из Москвы, они участвовали во многих московских интригах. Именно поэтому и сбежали.
На все их вопросы Дмитрий ответил так:
– Господа, меня увезли из Углича и подменили другим ребенком в четыре года. Мог ли я помнить патриарха Иова? Мог ли я помнить моего брата Федора? Я был укрыт в одном из имений Афанасия Нагого или кого-то из его родственников. Про моего дядю Афанасия я вам все расскажу – и как он выглядел, и что он ел, и что пил, и на каких языках говорил. Про всех остальных могу говорить только с его слов. Изо всех ваших вопросов я твердо отвечу только на два. Дворец в Угличе был в три этажа, мать моя, царица Мария, волосы имела черные.
Получив полный отчет от братьев, Сигизмунд понял, что пришла пора вызывать претендента в Краков. Но прежде чем сделать этот столь сложный шаг, он разослал к польским сенаторам и ко всем важным магнатам циркулярное письмо:
«Сигизмунд Третий Божьей милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский, Жмудский, Мазовецкий, Инфлянский, наследственный король Шведский.
Всем сенаторам поименно.
Всем епископам.
Всем воеводам пограничных городов поименно.
Ясновельможный! Случилось немаловажное дело, насчет которого мы пожелали написать Вашей милости.
В наших владениях появился человек московского народа, который сначала пребывал в русских монастырях, а после назвал себя сыном покойного великого князя московского Ивана Васильевича, Дмитрием.
У царя Ивана после войны, которую он вел с моим предшественником, великим королем Стефаном, и в самом деле был сын Дмитрий, которого он оставил ребенком.
Про этого Дмитрия говорили разное. Одни говорили, что он был убит, другие отыскивали иные причины его смерти. Но все сходились на том, что он умер.
Человек, появившийся в наших владениях и называющий себя сыном Ивана, говорит, что наставник его (он же доктор), понимая, что дело идет о жизни вверенного ему царевича, узнав, что в город уже прибыли убийцы, положил в постель другого мальчика, ничего об этом не знавшего. Этого мальчика, не рассмотрев, и убили в постели.
Его же самого наставник скрыл и отдал на воспитание на верное место. Когда он вырос, он тайно поступил в монастырь и отправился в наши края.
Мы приказали прислать его к нам, но до сих пор он еще не прислан, а между тем до нас доходят слухи, что он ведет переговоры с казаками, чтобы те поставили его на московское царство.
Это известие производит тревогу в Москве.
Теперешний князь Борис Годунов очень беспокоится и, видя расположение своих подданных в пользу князька, собирает людей на наших границах. В замках размещает гарнизоны.
Шпионы из-за границы, со стороны Смоленска, доносят, что там большая тревога. То же самое говорит и москвич, знатный перебежчик из Смоленска, что в Москве уже знают об этом Дмитрии и народ этим взволнован.
Явился к нам одий ливонец, который служил Дмитрию Ивановичу в его детстве, и признал его истинным сыном Ивана на основании знаков на теле, о которых он знал, а также и на основании воспоминания Дмитрия о многом, что в то время происходило.
Некоторые из членов нашего совета указывают нам, что теперь предоставляется удобный случай к добру, славе и увеличению пределов республики.
Потому что, если бы этот Дмитрий был возведен на царство с нашей помощью, то можно было бы от этого много выиграть: Швеция скорее могла быть освобождена, Ливония успокоена, и увеличилась бы сила против каждого врага.
С другой стороны, идет вопрос о нарушении мира, об обрушении тяжестей на республику, а не на нас. В этом деле „за“ и „против“ много.
Прося совета и спрашивая мнения Вашей милости, просим написать к нам об этом, обдумав все хорошо.
Затем желаем Вашей милости доброго от Бога здоровья.
Дано в Кракове 18 дня февраля 1604 года».
Было еще одно лицо, которое смотрело, буквально следило, за каждым шагом Дмитрия в Польше. Никто не получал так много информации о царевиче и не жаждал получить еще, как этот человек.
Этим человеком был представитель Папы Климента при короле Сигизмунде, папский нунций Клавдий Рангони.
Он был из хорошей семьи. Родился в пятьдесят девятом году в Модене. Образование получил в Болонье. В двадцать лет уже защитил докторскую диссертацию и поступил на папскую службу в Риме.
В Риме он ревностно служил церкви и Папе. Находясь в гуще религиозных событий и будучи постоянно на глазах у высших духовных пастырей, он обратил на себя внимание невероятной работоспособностью, преданностью вере и изощренностью в достижении целей.
При таких успехах он резко шел на повышение, и, разумеется, его следовало быстро удалить от отца церкви.
Он был направлен епископом в очень религиозный и очень провинциальный город Реджио. Город монастырей мужских и женских, город чрезвычайно религиозный и фанатичный.
Это давало ему княжеский титул. При выходах перед ним выносили шлем и меч – знаки его высоких полномочий.
Шесть лет проверялась его преданность служению церкви и терпеливость. Этими шестью годами он доказал свое право на очень высокий пост.
В девяносто девятом году Папа назначил его нунцием в Кракове. Это было чрезвычайно почетное и сложное место. В случае удачи по возвращении в Рим его ждала кардинальская пурпурная мантия.
Рангони поручалась главная задача – добиваться примирения Польши с Москвою. Ему следовало заботиться о расширении влияния католичества, думать о слиянии двух религий под рукой Папы. Он должен был добиться от московского царя разрешения построить в Москве костел, в котором вели бы службу иезуиты.
А венцом его деятельности был бы союз Москвы и Кракова, явно и активно противостоящий Турции. Вплоть до войны.
Для всех этих целей Рангони идеально подходил названый царевич Дмитрий.
