стране за то, что мы первые нарушили договор…»
Дмитрий не дочитал письмо, вернул его Мнишеку и быстрым шагом пошел прочь от кареты.
– Царевич, стойте, – остановил его Юрий Мнишек. Дмитрий остановился.
– Что передать Марине?
Царевич резко замер и задумался:
– Передайте, что я верю в нее больше, чем в ее отца!
И еще быстрее пошел прочь от кареты.
Уходившие отряды остановились около возка с ксендзами Лавицким и Чижевским. Куда поедут святые отцы? Будут ли они разворачиваться?
– На нас смотрят, – тихо сказал отец Андрей Лавицкий товарищу. – Что будем делать?
– Надо показать, что мы остаемся.
– Возница, – приказал отец Андрей кучеру, – разворачивайся в сторону Москвы.
Этот поворот двух ксендзов в сторону Москвы вернул Дмитрию часть уходивших польских ландскнехтов.
Ввиду того, что лучшая часть войска ушла, Дмитрий был вынужден снять осаду с Новгород-Северского и перебраться в милый сердцу Путивль.
Вот уже несколько дней Дмитрий безвылазно сидел в Путивле, приводя в порядок потрепанные войска. Снова устраивал рыцарство по хоругвям, устраивал роты, назначал ротмистров.
Царевич занимал дом второго путивльского воеводы Василия Рубец-Мосальского. Между ними установились какие-то на удивление дружеские и спокойные отношения.
Рубец-Мосалький сразу располагал к себе людей как княжеского звания, так и самых простых ратников. Он относился к Дмитрию спокойно, безо всякого подобострастия. Мало того что он сразу сдал Дмитрию город без боя и присягнул ему со всем своим гарнизоном, он добросовестно, как механизм, выполнял любое самое трудное поручение царевича, не претендуя ни на какие награды и блага. А после трудно выполненного дела сразу уходил в тень.
Вот и сейчас он пришел к царевичу и доложил:
– Есть радостная новость: люди Герасима Евангелика привезли из сечи Гришку Отрепьева.
– Расстригу немедленно ко мне! – приказал Дмитрий.
Отрепьева привели.
Бывший монах сразу бросился в ноги государю:
– Не вели убивать!
Дмитрий молча и долго смотрел на монаха, потом бросил всего одно слово:
– Рассказывай.
Это так было сказано, что ни у кого не возникло сомнений, что Гришка сейчас расскажет все. А если будет хоть капля юродствования, болтовни или хитрости в его словах, Гришке не прожить и минуты.
Призрак Грозного присутствовал в зале, призрак царя-садиста и священника. И в силу его садизма и священничества все обязаны были говорить ему правду, все обязаны были исповедоваться. Польские вышколенность и рыцарственность куда-то в этот миг исчезли.
Вместо ответа Гришка сунул руку за пазуху и стал что-то доставать. Мгновенно на него сверху упал Альберт Скотницкий и придавил к полу.
– Нет! Нет! – закричал Гришка. – Это бумага! Это письмо.
– Что за письмо? – сказал Дмитрий. – Давай.
Отрепьев подал ему две тонкие, связанные между собой дощечки. Царевич разъединил дощечки, вынул сложенный между ними вчетверо лист бумаги с узорчатыми краями, развернул его и стал читать.
Чем дольше он читал, тем большее удивление проявлялось на его лице. Это было письмо опальной царицы Марфы к сыну. К нему, к Дмитрию.
Дорогой мой сын!
Не знаю, найдет ли это письмо тебя. Пишу просто так, в надежде на счастливый случай. Я знаю, я чувствую, и Господь Бог подсказывает мне, что ты жив. Хотя многие говорят мне, что тебя давно уже нет.
Я пишу в темноте, и много писать не могу. Храни тебя всемилостивейший Бог.
– Встань, – велел царевич. – Откуда это у тебя, дьяк?
Отрепьев опасливо оглянулся по сторонам. Дмитрий понял его и жестом предложил всем выйти из комнаты.
– Александр Никитич Романов передал.
– На кой?
– Чтобы я твоим именем, государь, на Русь шел против Годунова.
– И что же ты не пошел?
– Вы же сами идете. Я давно о вас знаю.
«Странно, – подумал Дмитрий, – неужели Романовы не были посвящены в мою историю? Зачем они этого человека готовили?»
Он громко постучал саблей по столу, и вся свита вернулась.
– Что делать, государь?
– Вот что: вывести его на площадь, на видное место и прочесть при нем грамоту, что Годуновым к королю литовскому прислана. Пусть подтвердит на площади все, что про него говорится. А до этого пусть с ним Богдан Сутупов как следует побеседует, чтобы никаких срывов не было… Но без последствий.
– Позвать Сутупова? – спросил Мартин Бучинский. – Он здесь.
– Давайте.
Вошел пыточных дел мастер. Дмитрий все объяснил ему про Отрепьева.
Через два часа на свежезапорошенной снегом площади перед собранными представителями войска и важным торговым и государевым местным народом с высокого подмостка выступали Гришка Отрепьев вместе с Богданом Сутуповым.
Сутупов кричал:
– Правитель московский Борис Годунов не желает признавать Богом спасенного и нам данного царевича Дмитрия. Он и его бояре утверждают, что в Москву с войском идет не всевластный государь Русский, а беглый монах Гришка Отрепьев. По поручению государя нашего Дмитрия Ивановича мы разыскали этого беглого всамделишного монаха. Вот он, перед вами. Слушайте письмо правителя московского Бориски Годунова к королю Сигизмунду литовскому и все смотрите на этого человека.
Он читал с листа:
– «В Вашем государстве объявился вор и расстрига Отрепьев Гришка. А прежде он был дьяконом в Чудове монастыре и у тамошнего архимандрита ходил в келейниках. Из Чудова монастыря взят был он к патриарху нашему Иову для письма. А когда он был в миру, то отца своего не слушался, крал, играл в кости, пил и впал в ересь». Верно? – спрашивал он у Гришки. – Все так и было?
– Верно, – громко соглашался Гришка. – Все так и было. Только в ересь не впадал.
Богдан Сутупов зло взглянул на него и продолжил:
– «От отца своего Гришка убежал, служил у Романовых с Черкасскими, проворовался, связался с лихими людьми. И наконец, вор этот постригся в монахи, не отставши от воровства своего, и от чернокнижества, и вызывания духов». Все здесь правильно?
– Все правильно, – скоро подтвердил Отрепьев.
– «Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх со священным собором осудили его на вечное заточение в Кириллов-Белозерский монастырь. Но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел к Вам в Литву». Все ли правильно писано? – спрашивал Сутупов у Гришки.
– Все правильно писано.
– «И мы дивимся, каким обычаем такого вора в Ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями. Поэтому требуем самозваного Гришку Отрепьева казнить, а приспешников его и будоражельщиков примерно наказать». Все слышали? Все Гришку видели? – спрашивал Сутупов у толпы.
