- Да! - сказал Буденный. - Я согласен! Я всей душой!
5
У генерала Мамонтова разболелась нога. Еще в октябре, но до боев за Воронеж, угодил он в перестрелку. Шальная пуля, ослабевшая на излете, пробила сапог, стукнула в кость. Рана затянулась, зажила, но все еще давала себя знать, особенно при резких движениях. Это раздражало Мамонтова, ухудшалось настроение, и без того далеко не радостное.
Вчера ездил в седле, потом трясся в повозке - и вот, пожалуйста. Надо бы полежать несколько дней, но обстановка такая, что отдохнуть некогда. Буденный давит, давит безостановочно. Взял Волоконовку, развернул наступление на Валуйки.
Да и вообще, что это за вид: кавалерийский генерал в постели! Принимает доклады и дает распоряжения лежа, как последний штафедрон! Нет, настоящий кавалерист бодр и весел до самой смертной доски, а Мамонтов считал себя истинным конником, рожденным для боев и походов. Будучи в душе немного артистом, он любил покрасоваться перед публикой, охотно играл роль «идеального» кавалерийского генерала: вот он, высокий, стройный, с мужественным лицом (у Мамонтова действительно было такое лицо, нравившееся - он знал - женщинам), гарцует перед строем лихих казаков на белом своем коне. Синий походный бешмет сшит у столичного портного... Нет, лучше в шелковой рубашке, облегающей грудь и плечи, с кавказским наборным ремешком, с плетеной нагайкой, покачивающейся на сыромятной петле...
Он повернулся к зеркалу и невольно поморщился, увидев осунувшуюся, серую, постаревшую физиономию, обвисшие седеющие усы. Черт знает, как измотали его неудачи, отступление и эта нудная боль. Надо вызвать цирюльника.
Через полчаса Мамонтов вышел к ожидавшим его офицерам в мундире, свежевыбритый, как всегда, полный решительности и уверенности.
- Садитесь, господа. Докладывайте.
Слушал, посматривая на карту. Положение своих частей и войск противника. Наличие людей, лошадей, боеприпасов, фуража. Все это воспринималось машинально, автоматически. Резануло слух лишь необыкновенное словосочетание - Конная армия! Несколько раз упоминалось оно за последние дни, но все еще не привык. От разведчиков, от пленных было известно, что красные создают или создали уже такую армию, и, когда говорилось об этом, Мамонтов испытывал чувство, в котором не хотел признаваться даже самому себе. Он чувствовал зависть.
Конная армия - давняя мечта генералов, венец всего развития кавалерии. И кому, как не Мамонтову, теоретику и практику боевого использования конницы, возглавить бы столь необычное воинское объединение?! Но по иронии судьбы оно создано врагами и командовать им будет не самый известный кавалерийский генерал, а какой-то старший урядник, лишь несколько месяцев назад вылупившийся из ничего в круговерти всероссийского хаоса.
Ходили слухи, что Буденный - фамилия вымышленная, под которой скрывается один из соратников Скобелева. Но это, конечно, для утешения любителей иллюзий. А истина такова: недавний старший урядник оказался способнее и хитрее Шкуро, Улагая и даже самого Мамонтова. Действовал Буденный расчетливо, не по шаблону. И еще: ему чертовски везло. Бывает так: фортуна повернется лицом, удача сама идет в руки. А у Мамонтова полоса блестящих успехов сменилась полосой поражений. Ранение, разногласия с Шкуро, мерзкая погода - одно к одному. Казаки, увлеченные им в дальний рейд, сначала шли очень охотно, надеясь пограбить, попользоваться чужим добром. И пользовались, разумеется. Но когда стало трудно, когда нажал на пятки Буденный, пропала у казаков охота воевать в чужих губерниях. Потянуло назад, к родным хуторам и станицам.
Фортуна фортуной, а Буденного надо остановить, и как раз теперь, пока отступление белых не превратилось в бегство. Разведка докладывает, что в штаб противника прибыли представители высшего командования, все начальники дивизий на совещании. Это хорошо. Основные силы 6-й кавалерийской дивизии красных, заняв Волоконовку, прошли дальше на юг. Отлично! Казаки Мамонтова нависли над левым открытым флангом Буденного: более выгодную обстановку трудно представить. И если завтра нанести удар по Волоконовке на стыке двух красных дивизий... Причем не только своими силами, а привлечь к наступлению генерала Науменко...
Начальник штаба еще продолжал докладывать, а у Мамонтова уже готово было решение. Забыв про боль в ноге, он произнес весело:
- Господа, у всех есть карты? Обстановка понятна? Пора, наконец, воздать новоявленному красному генералу все, что он заслужил!
- Ох, пора, ваше превосходительство! - обрадованно выдохнул кто-то.
6
7 декабря, едва рассвело, поехали на передовую. Егоров и Сталин уселись в сани, сославшись на то, что кавалеристы они неважные. Им настелили сена, дали тулупы. Малорослый Сталин совсем утонул в теплой овчине, виднелась только черная шапка, да глаза поблескивали из-под нее. Александр Ильич мороза не боялся, сидел в шинели, прикрыв тулупом лишь ноги. Внимательно оглядывал безлесый простор. Искрились под холодным солнцем снега. Было пусто, тихо, никакого напоминания о войне, только впереди глухо погромыхивало.
Семен Михайлович предупредил Ворошилова: в поле крепко прихватывает мороз. Предложил бурку, но Клименту Ефремовичу бурки казались слишком тяжелыми, давили на плечи, стесняли движения. Под ними только дремать хорошо. Надел две нижние рубашки, френч, бекешу из плотного зеленого сукна на добротной подкладке - и ничего, терпимо. Только ухо, не прикрытое папахой, пощипывало: приходилось сдвигать папаху с одного на другое.
Конь Клименту Ефремовичу достался редкой игреневой масти, невысокий, статный, широкогрудый и, чувствовалось, выносливый. Из офицерских, трофейный. Он послушно, привычно выполнял все команды, но в его поведении ощущалось безразличие и к новому хозяину, и к зимней дороге, и к громыханию канонады. Заметив несколько шрамов на крупе коня, Климент Ефремович ласково потрепал его холку: «Сколько же ты воюешь, бедолага молчаливая? Может, и германскую отломал, и эту теперь... Скольких людей с тебя пули и осколки на землю скинули? Немало, знать, повидал ты этими выпуклыми глазами, прежде чем опостылело тебе все да полного равнодушия...»
Он еще раз погладил ладонью его шею и ощутил мелкую дрожь, пробежавшую по коже коня. Игреневый покосился на седока, мотнул головой, пошел веселее.
Метров на двести опередив сани, двигался эскадрон Особого резервного кавдивизиона - личный резерв Буденного. Следом, бок о бок, начальник 4-й кавдивизии Городовиков и Щаденко. Сам Семен Михайлович держался возле гостей, свешивался с седла, что-то рассказывая. Когда дорога суживалась среди заносов, придерживал жеребца, пропуская сани.
Климент Ефремович присоединился к бойцам замыкающего эскадрона. Встретил знакомых из бывшего Морозовского отряда, который примкнул к группе Ворошилова, когда пробивался в прошлом году через донские хутора на Царицын. Здесь были и Другие бойцы, помнившие Ворошилова по 5-й и по 10-й армиям. Народ все больше немолодой, самостоятельный. «Обкатанные камешки», - вспомнилось выражение Егорова. Каждый со своим достоинством, не то что робкие первогодки, которых не разберешь в куче...
Угощая ветеранов папиросами, вспоминая прошлые бои, Климент Ефремович приглядывался, слушал внимательно. Сразу заметно: подразделение это крепкое, вояки подобраны бывалые. И обмундирование хорошее, и кони ухоженные, упитанные, втянутые в походы. Основной костяк Особого резервного кавдивизиона - земляки Буденного, с которыми он создавал свой отряд, потом полк. Всех Семен Михайлович знал лично: полное взаимное понимание, взаимная выручка.
Летом восемнадцатого года Климент Ефремович видел отряд Буденного в бою и удивлен был
