– Не за что, Аркадий Порфирьевич. Успехов тебе желаю! – Порошин помолчал и добавил весело: – Чувствуешь, какая жизнь наступила?! В три смены работать можем!
В поле, в лесу, на болоте, в поселках и деревнях – всюду Иван был в своей стихии. Везде можно по солнцу или по деревьям определить, в какой стороне восток и запад, везде можно оглядеться, разыскать противника – дело привычное. А вот в большом городе Берлине Иван на первых порах чувствовал себя не в своей тарелке. Заехал он с кухней в глубокие каменные ущелья, со дна которых виден лишь задымленный кусочек неба. Ни деревца вокруг, ни травы, только кирпичи, да серый асфальт, да чадящие развалины. После такой разрухи местный житель и тот, наверно, заблудится в узких переулках среди рухнувших стен. А Иван на сто метров опасался отходить от своей кухни. Свернешь за угол – и никакого ориентира. Даже название улицы негде узнать.
Тут не угадаешь, откуда грозит опасность. Еще утром разместились во дворе и в уцелевшем этаже дома санитарная рота, ремонтная летучка и походные кухни. А вечером из какой-то трубы вылез немец и вдребезги разнес «фаустом» повозку с боеприпасами, въезжавшую во двор.
В сумерках кто-то полоснул из развалин автоматной очередью. Иван вместе с другими бойцами полез по кучам битого кирпича ловить автоматчика, попал в какой-то коридор: с одной стороны стена и двери, а с другой – пустота, словно пропасть. Чудом сохранилась только широкая лестница, зигзагами спускавшаяся к земле.
Иван загнал автоматчика в комнату, швырнул туда фанату, но не убил, а только оглушил немца. Он упал на развороченный паркет, бился и рыдал, как в истерике. За воротник куртки Булгаков приподнял автоматчика и увидел перед собой парнишку лет четырнадцати с узким продолговатым лицом и большими оттопыренными ушами.
Парнишка совсем озверел, брызгал слюной, словно бешеный, и вознамерился было кусаться. Иван отобрал у него автомат, а убивать пожалел. Стащил его вниз, поставил возле ворот и со всего маху врезал ему по роже, приговаривая: не будь дураком, не лезь в драку! А потом сунул парнишке кусок хлеба и велел мотаться поближе к мамкиной юбке.
Вообще Иван был недоволен тем, что приходится сидеть в грязном кирпичном мешке, не видя белого света. Давно хотел посмотреть, какова она, эта вражья столица, откуда кинулись на людей все напасти. А тут одни обгорелые стены, да белые простыни в окнах, да трясущиеся от страха, тощие от голода немецкие фрау в подвалах.
Когда с передовой пришел знакомый разведчик Щербатов, Булгаков набросился на него с вопросами. Разведчик подставил большой молочный бидон и, глядя, не жидкий ли суп наливает повар, сказал не без. гордости:
– Главную ихнюю канцелярию простым глазом видать. Скоро у Гитлера в избе дверь вышибем!
– Врешь, поди? – усомнился Иван.
– Да провалиться мне на этом месте! Вон как до ворот – до канала. А за каналом главная фашистская сердцевина.
– Эх, мать честная! – вздохнул Иван, откладывая черпак. Подумав, спросил: – А как ты в одиночку горячий бидон потащишь? Напарник-то есть у тебя?
– Напарнику по дороге ноги балкой придавило, – объяснил Щербатов. – А с бидоном управлюсь. На спине донесу, как остынет.
– Это непорядок, – возразил Иван. – Что за радость людям бурду хлебать. Давай уж помогу тебе, вместе мы быстренько.
– Причину ищешь? – понимающе прищурился разведчик. – А ты просто так, бери гранаты и айда!
– А ведь верно! – радостно согласился Иван.
Он попросил знакомого бойца из сапроты, чтобы тот последил за его хозяйством. На листе картона написал и прикрепил к кухне записку: «Нонче каши не будет, ушел на передовую». Затем взял пару запасных дисков, три гранаты и несколько кирпичиков тола, похожих на куски мыла. Все это он сложил в вещевой мешок, встал перед разведчиком Щербатовым и аж сапогом притопнул:
– Готов!
Они потащили бидон через какие-то проходные дворы, спускались в подвалы и опять вылезали на свет белый. Где-то рядом – рукой подать – гремел, грохотал бой, а к ним не попадали ни снаряды, ни мины, только дышать стало трудней от едкого дыма.
С тыла вошли в большое серое здание, протянувшееся метров на двести. В таком доме могли бы поселиться жители Стоялова и всех окрестных деревень. Со двора дом был совсем цел, в комнатах, выходивших во двор, солдаты перевязывали раненых, набивали патронами диски, торопливо ели консервы. А с фасада был настоящий фронт. В каждой комнате стоял либо пулемет, либо пушка, их умудрились поднять даже на четвертый этаж. Тут готовились к атаке подразделения. Немцы вели сильнейший огонь, пули летели во все окна и проломы, грызли стены, наполняя воздух пылью. Здание вздрагивало от разрывов мин и снарядов, но они не могли пробить толстую старинную кладку.
Иван на секунду выглянул в оконный проем и сразу отпрянул. Успел увидеть только серый, бетонный срез канала, воду, пузырившуюся от пуль и осколков, контуры высоких домов на том берегу.
– Через десять минут пойдем, – толкнул его в бок Щербатов. – Вот дымовые шашки возьми. Наше дело через мостик перескочить и фрицам глаза закоптить. Ты мост видел?
– Нет, – сказал Иван.
– С правой стороны. Как выскочим из дома, правей бери!
«И куда тебя понесло, старый дурак! – мысленно выругался Булгаков. – Нешто плохо тебе было возле походной кухни? Ан нет, потянуло на рожон, гибель свою искать!»
Но теперь уж бранись не бранись, а назад поворачивать поздно. Сам вызвался, значит, держись до последней точки.
Все орудия, стоявшие в доме, ударили вдруг прямой наводкой по зданиям, высившимся за каналом. Орудий было много, и весь дом напряженно загудел, завибрировал от их залпов. Сразу стало сумрачно от дыма и от пыли. На той стороне с протяжным гулом осел, рассыпался многоэтажный дом.
