«фокке-вульфы», «петляковы», «ильюшины», «хейнкели». Тут было все, что накопили противники, готовясь к решающей схватке.
Сумятицу и неразбериху усугубляло еще и то, что снизу били зенитные пушки и пулеметы. Били наугад, не видя за дымом, где свои, где чужие. Рядом с синим дымком русских снарядов вспыхивал черный дым немецких зениток.
Сергей вел свое звено в самую гущу боя, издалека выбирая цель. Вспомнились вдруг слова Насти, что с воздуха и кровь не увидишь, и стоны не расслышишь. Так она сказала после кино. Вот посмотрела бы она на эту бешеную коловерть, на этот кусок неба, где исчерчен пулями, снарядами и осколками каждый метр!
Грузный двухметровый «юнкере» открыл огонь первым, одновременно разворачиваясь и пытаясь уйти. С бортов бомбардировщика потянулись к «яку» длинные трассы. Сергей бросал машину то вправо, то влево, быстро настигал немца, мешая ему вести огонь на участке сближения.
А потом – рывок! Он уже не замечал трасс, забыл на несколько секунд обо всем, видел перед собой только прицел. Длинная очередь по левому мотору. Короткая – по правому. Разворот через крыло. Взгляд назад: «юнкере» падал, оставляя за собой две черные, быстро расширявшиеся полосы.
Ведомый следовал за Пановым, но еще двух машин, которые он привел с собой, не было видно, и они не отвечали по радио. А может, просто Сергей не слышал их: эфир полон был криков, команд, ругани, трещали в нем грозовые разряды.
Да и некогда было разговаривать. Два быстрых «фоккера» шли на старшего лейтенанта сверху, имея преимущество в скорости. Уклоняясь от удара, он бросил машину в пике, потом почти отвесно полез вверх.
Но и немцы были, видно, опытными летчиками. Они носились за ним, надеясь «зажать» с двух сторон, а ему даже нравилась эта рискованная игра. Стремясь зайти в хвост «фоккеру», он гонял машину на пределе, ломал линию полета так круто, что закипал и белой пеной срывался с консолей воздух, а перегрузка вдавливала в кресло его маленькое худощавое тело.
Он настигал врага, но «фоккер» уходил от него в самый последний момент, то вилял в сторону, то резко проваливался вниз. Теперь уже не фашисты, а сам Панов был захвачен погоней. Ни он, ни его ведомый не заметили в азарте, как высоко над ними появились еще два «фоккера» и начали разворот, выходя для атаки на встречно-пересекающемся курсе.
Сергей всадил все-таки очередь в немца, радостно вскрикнул, когда брызнули в стороны куски хвостового оперения и «фоккер», потеряв управление, клюнул вниз отяжелевшим носом. Но почти в ту же секунду промелькнула над Пановым черная тень, возникли вдруг на крыле рваные пробоины, со звоном разлетелись стекла на приборной доске, бедро обожгло такой болью, что Сергей скорчился на сиденье, почти потеряв сознание. Самолет ринулся вниз, но Панов снова взялся за управление.
– Ранен! Я ранен! Прикрой! – крикнул он ведомому.
«Фоккер» уже развернулся и опять шел на него в лобовую атаку. И тогда Сергей, забыв про боль в бедре, направил свою машину навстречу гитлеровцу. «Фоккер» хлестал прямо в лицо пулеметным огнем, но Сергею было безразлично. У него осталось несколько снарядов, он мог стрелять только наверняка. И он влепил эти снаряды в мотор немца.
Они проскочили так близко один от другого, что машину Панова даже качнуло воздушной волной. Не столкнулись просто чудом. Сергей подумал об этом, хотел посмотреть, как падает «фоккер», но боль в бедре вспыхнула с такой силой, что он не смог сдержать стон. Тревожный голос ведомого звучал в наушниках:
– Что с тобой? Что? Ты потянешь?
Он вел машину как во сне, вел по привычке, по интуиции, ничего не соображая. Было такое ощущение, словно тело его от бедра до самого мозга пронзил тонкий раскаленный прут. Сергей будто горел внутри, так жарко и душно было ему. Он даже подумал: зачем мучиться? Хотел достать пистолет и прервать эту невыносимую боль, нырнуть в бесчувствие, в тишину.
Но ему жаль было машину, такую умную, сильную и послушную. На ней еще летать да летать..
Смутно, как сквозь туман, различил Сергей знакомый аэродром, белые полотнища посадочного «Т». На этом заметном знаке он сосредоточил все внимание: то видел его отчетливо, резко, то знак расплывался, превращаясь в белесое колеблющееся пятно среди зеленоватого сумрака.
Приземлился он благополучно, хотя правая нога совсем не подчинялась ему. У него еще хватило сил нажать левую педаль и отклонить машину в сторону, чтобы освободить место для посадки ведомого.
Вот уже неделю без пауз, днем и ночью, бушевало Курское сражение, заглатывая и сжигая все новые и новые войска. На севере, в районе Орла, немцам удалось продвинуться всего на шесть километров. На юге, возле Белгорода, они вклинились в позиции обороняющихся на три десятка километров, однако и тут рано было говорить об успехе. Немцы так и не вышли на оперативный простор.
Генерал Манштейн недаром считался одним из лучших гитлеровских полководцев. Трудно изменить в ходе боев направление главного удара, сделать это неожиданно для противника, но Манштейн решился на такой шаг. Две группировки, наступавшие в сторону Курска, должны были продолжать свои действия, отвлекая внимание русских. А тем временем под покровом ночи, тайно огромный кулак сосредоточивался возле населенного пункта Прохоровка. Сюда были брошены резервы, сюда подтянулись дивизии, снятые с флангов.
На участке шириной менее десяти километров Манштейн собрал тысячу танков и самоходных орудий, не считая бронетранспортеров, артиллерии, минометов. Сто танков на километр – такого еще не бывало!
Этот тяжелый бронированный каток, следуя за огневым валом, должен был раздавить оборону советских войск, обойти с востока город Обоянь и наступать на Курск.
В ночь на 12 июля, перед началом решающего сражения, Манштейн уснул спокойно первый раз за неделю. Он мог позволить себе отдых: наступление подготовлено, никаких осложнений произойти не должно. Даже если русские раскрыли его планы, они ничего не смогут сделать. Армии Воронежского фронта, ослабленные в боях, связаны по рукам и ногам теми дивизиями, которые продолжают атаковать их. Разведка гарантировала, что в двухсоткилометровой полосе, прилегающей к фронту, у русских нет сейчас бронетанковых соединений, способных отразить удар.
Он был прав, этот расчетливый и решительный полководец, с точностью аптекаря взвесивший все шансы. Он не учел только того, что советские войска стали теперь не такими, как в прошлом году, и даже не такими, как минувшей зимой. Он не учел, что ими командуют генералы, умеющие мыслить, рассчитывать и
