генерала Белова, усиленный пехотой и танками, быстро продвигался от Каширы на юг и юго-запад, грозя отрезать пути отхода немецким войскам, все еще осаждавшим Тулу. Требовалось предпринять решительные и срочные меры. Гейнц вынужден был впервые подписать приказ об отходе.
За неделю стрелковая бригада Порошина прошла вперед на восемьдесят километров. Сам полковник все время находился в головных подразделениях. Агитмашину Игоря Булгакова приспособили под командный пункт, установили в ней две рации, стол, принесли пишущую машинку, охапку карт.
Автобус передвигался от деревни к деревне. Дорога везде была плохая, обмотанные цепями колеса буксовали. Командиры и красноармейцы связисты толкали машину руками. Останавливались где-нибудь на окраине населенного пункта. А один раз даже заехали в ригу. Связисты тянули с разных, сторон провода. Шофер Гиви разжигал в кузове железную печурку и сам грелся возле нее больше всех; холодной казалась южанину зима.
Полковник Порошин садился к столу, снимал телефонную трубку. Разговаривал по очереди со всеми командирами батальонов, задавал однообразные вопросы: какие потери, сколько взято пленных, что сообщает разведка, как с боеприпасами? Ставил задачу на следующий день: лыжному батальону двумя ротами занять такую-то деревню, ротой автоматчиков выйти в двенадцать ноль-ноль к такой то роще. Второму батальону преследовать отходящего противника, не давая закрепиться на таких-то высотах. Батарее противотанковых пушек следовать в боевых порядках пехоты.
Подобный разговор длился часа два, а то и больше. Иногда Порошин повышал голос, приказывал требовательно и резко, но чаще просто беседовал спокойно и даже с шуткой. То, о чем говорил полковник, штабные командиры тут же оформляли письменно, готовя боевой приказ, уточняли по карте названия населенных пунктов, определяли разграничительную линию с соседями.
Потом Порошин вызывал к телефону начальника штаба, находившегося во втором эшелоне вместе с тылами и политотдельцами. Интересовался количеством боеприпасов, продуктов, эвакуацией раненых, давал указания, куда и что подвезти, в какой батальон прислать пополнение.
Около полуночи все, кроме дежурного, ложились спать на несколько часов. Дежурный подкладывал дрова в печку, отвечал на телефонные звонки. Ночью, как правило, на передовой было тихо. На улице трещал мороз. Громко скрипел снег под валенками часового.
Задолго до рассвета срывался где-нибудь один выстрел, за ним другой, третий, все чаще и чаще начинали бить пулеметы. Полковник Порошин снова вызывал по телефону комбатов, расспрашивал, требовал. А потом брал лыжи и в сопровождении автоматчиков уходил в тот батальон, где было особенно трудно.
Почти каждый разговор с командирами Порошин заканчивал одним и тем же наставлением: «Не штурмуй, не атакуй в лоб, немец только и ждет этого… Думай, обходи, окружай, бей с флангов и с тыла». Игорь даже решился как-то под хорошее настроение сказать:
– Товарищ полковник, эту вашу заповедь каждый красноармеец в бригаде наизусть знает.
– А я повторял и повторять буду, – у полковника двинулась тяжелая челюсть. – Наше преимущество сейчас – скорость, маневр. Противник привязан к деревне, к дороге. А у нас и поле, и лес, все наше, везде пройдем, все доступно. Ты видел, что Бесстужев делает? Он ни одного населенного пункта в лоб не брал. Проскочит по полям, нажмет с фланга – немцы бегут… У него и потерь меньше, чем у других.
– Так это же всем известно! – возразил Игорь.
– Известно, говоришь? – У Порошина медленно багровели щеки, а лоб, наоборот, становился белым: первый признак нахлынувшего на полковника гнева. – Ты знаешь, что я двух ротных от должности отстранил? За это самое отстранил. Известно, а вот не делали, подлецы! – выругался он. – Косность, привычка к догмам, нежелание думать – вот бич. Подойдут, развернутся возле деревни и атакуют по всем стандартам, А стандарт немцам хорошо знаком. Люди гибнут. Боец на снегу – мишень: бей – не хочу!.. Каждый раз по-новому нужно задачу решать. А если в голове одна извилина, да и та прямая, – в подносчики патронов такого. Пусть горбом поработает…
Определенных обязанностей у Игоря не было. Трудился, что называется, «на подхвате». Чаще всего дежурил около телефонов, особенно по ночам. Оставаясь один, рассматривал карту. Забегая вперед, старался угадать, когда и куда выйдет бригада. Пока что двигались на запад, на Щекино. Дальше вели три дороги, и одна из них – на Одуев. Ведь может выпасть такая удача: придет он прямо в родной город! Но не хотел зря растравлять себя. Вдруг бригада свернет на другое направление? Или наступление приостановится? Последний вопрос очень тревожил и других командиров. Сводки Информбюро читали с особенной жадностью, спешили узнать, каково положение на других участках. Если в начале войны люди с необыкновенной легкостью делали прогнозы, предсказывая скорый конец фашистам, то теперь предпочитали помалкивать. До сих пор на пути бригады стояли сравнительно слабые силы немцев. Но ведь где-то должен быть тот рубеж, на котором противник сконцентрирует свои войска и попытается остановить наступление?
Впрочем, такие мысли были главным образом у штабников, имевших дело с картами и рассуждавших теоретически в больших масштабах. Бойцы и командиры на передовой жили другими настроениями. Для них каждая отвоеванная деревня была победой. Они шли вперед, гнали немцев и думали только об этом, о своих, хоть и маленьких, но конкретных делах.
То, чего опасались в штабе, произошло 11 декабря. В этот день лыжный батальон старшего лейтенанта Бесстужева легко продвинулся на двадцать километров, опередив действовавших справа кавалеристов. Несколько раз приезжали от Бесстужева связные, докладывали, что батальон идет, не встречая сопротивления.
Игоря удивляло, почему это не радует Порошина. И у других работников штаба лица были озабоченные. Хотя в воздухе появлялись немецкие самолеты, полковник приказал прямо среди дня гнать агитмашину вперед, ближе к батальону Бесстужева.
Вечером на трофейном мотоцикле приехал сам старший лейтенант. Игорь, растапливая печку, с любопытством разглядывал его. Был наслышан о нем. Полковник Порошин, скупой на похвалу, без всякого колебания называл Бесстужева лучшим комбатом в бригаде. А этот лучший комбат – почти ровесник Игоря. Всего на два или три года старше.
Одет Бесстужев был очень тепло: в высоких валенках, в полушубке поверх стеганого ватника. Лицо закрывал серый подшлемник. Видны только щеки с потрескавшейся кожей, губы да белесые брови. Голос у него был сухой, без интонаций. «Как замороженный», – подумал Игорь.
Держался старший лейтенант официально, по всему чувствовалось, что он тут чужой и что ему хочется поскорей уехать к своим. На вопросы командиров отвечал коротко и сдержанно. Оживился он только тогда, когда пришел полковник Порошин. Снял полушубок и подшлемник. Голова его была коротко пострижена. Только надо лбом – свалявшийся клок давно не мытых волос.
