– Наливайте. Мне – вина.
– А за что? За хорошую книгу?
– Можно… Или нет, не надо за хорошую. Хорошую книгу многие читают. Лучше за обычную, за обыкновенную, которая нравится одному.
– Согласен, хотя и замысловато.
Лейтенант не пил давно, с выпускного вечера в училище. Быстро захмелел, стало тепло и весело. Он уже не стеснялся, когда колено его касалось ноги Полины, и женщина казалась ему давно знакомой, будто уже не первый раз они сидели вот так, вместе.
– Давайте еще, – предложил он. – Без путаных тостов – за нашу встречу. И пусть они будут чаще.
– Это искренне?
– Вы меня обижаете! – задвигал бровями Бесстужев.
– Люди часто говорят не думая, под настроение.
– А я думаю.
– Верю! – Полина отодвинулась от него.
Сжимая щеки ладонями, ласкающим, затуманенным взглядом неотрывно смотрела в лицо.
– Что вы?
– Нет, ничего! – тряхнула она головой. – Закусываете вы плохо.
– Разве? Смотрите? – Бесстужев подцепил вилкой сразу три кружка колбасы. – Ну, как?
Она одобрительно кивнула, но сказала совсем о другом:
– Вы славный, Юра. Не возражайте – могу же я иметь свое мнение. И я хочу выпить знаете за что? За вашу маму. Она счастлива, наверное, что имеет такого сына.
– Она умерла. Давно.
– Простите.
– За что же? Я у тети воспитывался. – А я в детском доме. Даже не помню родителей.
Бесстужев отодвинул стул, поднялся.
– Действительно, Полина, давайте выпьем за них. За ваших и моих, за их светлую память…
Она молча кивнула.
Лейтенант поставил пустую рюмку, тяжело, всем телом повернулся к женщине.
– Знаешь, я до сегодняшнего дня был очень одинокий. – Юрий с трудом подбирал слова. – Одинокий человек. Я немного пьян, но вы не думайте. Пьяные, наоборот, говорят, что они трезвые. Но это не важно… Дьяконский у меня во взводе хороший парень. Я с ним хочу говорить. И с вами. Мы будем друзьями, да?
– Друзьями? – переспросила она. – Не знаю, Юра.
– Почему?
– Быть другом – это много. Но быть только другом – для женщины иногда мало.
– Я понимаю, понимаю – оробел он, чувствуя, что трезвеет под ее непонятным взглядом. – Я все понимаю.
– Спасибо хоть на этом, – смиренно поклонилась она, а в голосе чудилась убивающая насмешка.
Надо было что-то делать, чем-то ответить, показать, что он не мальчишка. Юрий быстро налил себе водки, выпил один.
– Вы обиделись? – спросила Полина.
– Нет.
– И не стоит. Иногда я бываю злой.
– Ладно. – Он налил еще.
– Не надо, – мягко удержала она руку. – Хочешь, спою?
Полина прищурилась, смотрела куда-то вверх, в темный угол.
Голос у Полины грудной, мягкий. Какая-то тоненькая, однозвучная нотка дрожала в нем. Юрию казалось, что вот-вот она оборвется, эта жалобная, из глубины идущая струнка, и женщине будет тяжело от этого. Он положил руку на ее плечо, запел, заглушил голос Полины:
– Ты знаешь? – благодарно улыбнулась она.
– Знаю.
– Ну и не надо ее больше. А то я расплачусь.
– Вот те на!
– Я ее в одиночку пела. Часто… Ну, не будем… Лучше чай принесу. А ты поднос пока поставь гут.
