- Время, - напомнил Мануильский.
Михаил Иванович бросил окурок и решительно направился в парадное. Отдал гардеробщику пальто, одернул френч. Зачесал назад волосы, прислушиваясь к гулу голосов, долетавшему из зала заседаний.
Он вошел - и сразу воцарилась глубокая тишина. По этой тишине, по хмурым лицам Калинин понял: гласные все знают и приготовились к встрече с ним. Ну, что же: выдержка еще никогда, кажется, не подводила его.
Мануильский остался в зале, а Михаил Иванович поднялся на трибуну. Сказал спокойно и веско:
- Я, избранный на основании всеобщего равного голосования петроградским городским головой, прошу вас сложить свои полномочия и оставить помещение.
Он ждал негодующих криков, ругани, топота. Но зал разразился смехом - злым, оскорбительным, надменным хохотом. Это был прием, рассчитанный на неожиданность, заранее обдуманный Шрейдером. И прием подействовал.
Михаил Иванович был обескуражен. Он умолк, не зная, что еще можно сказать гогочущему залу. Сквозь смех прорывались крики:
- Смотрите, какой голова! Смотрите!
- Из грязи!
- Фабричный!
- Глупость! Глупость! Глупость! - ввинчивался в уши пронзительный голос.
Калинин слушал издевательский хохот, и злость наполняла его.
- Господа! - он нарочно назвал их так. - Вы рано хохочете, господа! Пословица говорит: хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Он резко повернулся и вышел из зала, в котором стало вдруг так же тихо, как и при его появлении. Думцы, разом отрезвев, недоумевающе глядели друг на друга. Неужели это они только что вопили и хохотали, вели себя как глупые подростки, вместо того, чтобы поговорить, разобраться? Недоброжелательно, с опаской косились они на улыбавшегося Мануильского, однако выдворить его никто не решался. Он гласный думы, имел право присутствовать на всех заседаниях.
Между тем Калинин прошел в кабинет городского головы. Окинул взглядом просторную комнату с длинным столом: бумаги, придавленные массивным пресс-папье, пепельница, подсвечник. Вокруг стола тесно сдвинуты стулья. Среди них выделялось кресло с высокой спинкой, в котором любил сиживать респектабельный, тучный Шрейдер.
Не без труда отодвинул Михаил Иванович это тяжелое кресло. Подумал: откуда у гласных такая ненависть к новой власти? Ведь там, в зале, собрались не капиталисты, не родовитые дворяне, а в общем- то простые люди, страдавшие при царизме, среди которых немало выходцев из крестьян, из рабочих. Многие из них боролись против самодержавия, прошли те же самые тюрьмы и ссылки, что и большевики. С некоторыми Калинин встречался в царских застенках. А теперь они стали лютыми врагами. Почему? Разница в образовании, в общественном положении? Ну, нет, образованностью могут блеснуть далеко не все думцы... Просто большинство тех, кто демонстративно хохотал в зале, являются вольными или невольными выразителями интересов буржуазии. До недавних пор они состояли (а кое-кто состоит и по сей день) на службе у финансовых воротил, у купцов, культура которых растилась в ресторанах на битье стекол да в конюшнях. У этих «борцов за революцию» сказалась их родственная связь с буржуазией, они почувствовали смертельную угрозу своему классу, что и вылилось внешне в страшной злобе персонально к новому городскому голове.
Они беснуются от бессилия и, возможно, от подсознательного понимания собственной неправоты. У кого нечиста совесть, тот готов унижать, оскорблять других, не гнушается ни клеветой, ни насилием, лишь бы достичь цели. А люди, убежденные в своей правоте, действуют уверенно, твердо, но без жестокости. Так будет поступать и он. Пусть в зале думцы низвергают на него потоки хулы - он будет работать.
Михаил Иванович снял телефонную трубку, соединился со старшим бухгалтером управы:
- Говорит городской голова Калинин. Зайдите, пожалуйста, ко мне.
- Кто? Кто говорит?
- Новый городской голова Калинин, - терпеливо объяснил Михаил Иванович, хотя и уловил насмешливые нотки в голосе бухгалтера.
- Извините, но мне такой неизвестен, - сказал бухгалтер и повесил трубку.
«Ну, что же, начнем с другого конца». Калинин вызвал коменданта думы:
- Немедленно приведите ко мне старшего бухгалтера.
- А если?.. Если они не пожелают? - изогнулся в полупоклоне комендант.
- Бухгалтер находится на службе и обязан явиться. Если не пойдет сам, привести надо.
- Силой? - изумленно спросил комендант.
- Может и так. Но лучше - словами. Комендант вышел из кабинета и через несколько
минут возвратился. Произнес растерянно:
- Старшего бухгалтера нет. Они отбыли со службы. И многие другие отбыли тоже.
- Понятно, - усмехнулся Калинин.
Плохо ли, хорошо ли, но обстановка по крайней мере прояснялась. Саботаж - прием не новый. Им пользуются сейчас служащие многих учреждений. Михаил Иванович был готов к этому, заранее продумал некоторые контрмеры.
В комнату, нарочито громко топая, вошел Шрейдер.
- Надеюсь, вы захватили только мой кабинет, но не мои личные вещи?
- Чем скорее вы заберете отсюда свое пальто и калоши, тем будет лучше.
- Признателен. Но здесь и мои бумаги.
- Будьте любезны.
Шрейдер принялся рыться в ящиках стола, сердито сопя. Совал бумаги в портфель. Потом снял пальто с вешалки в углу кабинета. Глянул на Калинина, словно оценивал:
- Кресло-то великовато для вас.
- Ничего, - утешил его Калинин. - Мне нравится, когда просторно.
Шрейдер удалился, не попрощавшись. «Трогательная забота» эсера развеселила Михаила Ивановича. Вышел из-за стола. Кресло действительно было рассчитано на двух таких, как Калинин. Сделано с верой в то, что массивность, тяжеловесность сами по себе производят впечатление, укрепляющее авторитет власти. Конечно, жаль Шрейдеру оставлять такое сиденье. Михаил Иванович прошелся по мягкому ковру, предложил коменданту:
- Давайте осмотрим управу.
Коридоры и комнаты на всех этажах были пусты, чиновников словно ветром сдуло. Куда ни глянешь - везде разбросанные в беспорядке бумаги, распахнутые настежь дверцы шкафов, опрокинутые стулья. «Дела» расшиты, документы валяются под ногами.
- По какое время выплачено жалованье служащим?
- На два месяца вперед, - сказал комендант. - Такое указание было.
- Считают, значит, что больше двух месяцев Советская республика не продержится, можно дома пересидеть. Или денег в управе оказалось мало?
- Не могу знать, - торопливо ответил комендант, словно отмежевываясь от действий властей. - У меня все работают: истопники, сторожа, курьеры, дворники, уборщицы. И те служащие, которые в здании думы живут, тоже здесь.
- Пригласите их от моего имени на собрание.
- Служащих?
- Всех.
- Что? И дворников?
- Среди дворников тоже найдутся грамотные.
- Читать-писать умеют.
- Это неплохо, - рассеянно ответил Михаил Иванович, думая о своем.
Младшие служащие, низшие чины управы конечно же знают делопроизводство не хуже своих коллег, старших по должности. А может, и лучше - они ведь непосредственно занимались всеми бумагами. Надо объяснить им, к чему приведет саботаж, какой ущерб
