пень
пън
зерно
зърно
торг
търг
рожь
ръж
собор, сбор
събор
холм
хълм
Получается, что один и тот же «ер» порою заменяет наше «у», иногда – наше «е» и часто – наше «о». Вопрос не упростился, а, наоборот, осложнился. Остается обратиться к болгарской грамматике.
Грамматика говорит нам: знак «ер» в болгарском языке очень часто означает вовсе не «о», и не «у», и не «е», как могло нам показаться. Здесь он отнюдь не бездельник, не безработная буква. Он выражает особый звук, похожий и на «о» и на «а» одновременно.
Нечего удивляться существованию столь странного, «среднего между двумя» звука. Мы, русские, и сами постоянно произносим примерно такие же звуки. Было бы, пожалуй, даже естественно, если бы мы в некоторых наших словах стали писать этот болгарский «ер»; тогда наши слова:
голова, колокольчик
гълава, кълъкольчьк
Здесь ведь мы действительно произносим не «о» и не «а», а что-то среднее. Именно поэтому наши школьники часто и ошибаются «на этом самом месте» в подобных русских словах.
Мы тут ставим «о» по особым соображениям: если ударение упадет на этот слог при изменении слова, нам ясно услышится в нем «о»: «го́лову», «ро́гом».
Болгары же предпочитают там, где они ясно слышат звук «о», писать «о»; там же, где слышится полу«о»-полу«а», ставить свой «ъ»[53].
Возьмем теперь слово, нам уже знакомое: «волк». По-болгарски «волк» будет «вълк». Еще очень недавно (до 1945 года) слово это писалось у них и так: «вълкъ». Но ведь это очень напоминает нам древнеславянское его написание. Удивляться нечему: древнеславянский язык и древнеболгарский язык – это одно и то же.
По-видимому, в старославянском языке слово «вълкъ» так и произносилось, как писалось: «в?лк?». Потом и у нас и в Болгарии конечный неясный гласный просто исчез. Что же до первого такого гласного, то у нас под ударением он постепенно превратился в несомненное «о», а у родственных нам по своему языку болгар сохранился в виде, очень напоминающем далекое прошлое[54] .
Однако и конечный гласный много столетий напоминал о своем существовании в обоих языках через посредство буквы «ер», никак не желавшей уступать свое место в конце слов. Так червеобразный отросток нашей слепой кишки напоминает нам своим бесполезным (и даже вредным) присутствием о тех эпохах, когда человек был еще травоядным животным. Врачи вырезают его без жалости; но ученые втайне радуются, что он еще сохранился в организме людей: он позволяет судить об анатомических особенностях наших древнейших предков.
ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ШТАБС-КАПИТАНА СЛОВОЕРСОВА
Я только что выразился очень кратко: «конечный неясный гласный исчез». Как так? Куда исчез? Разве такие пропажи наблюдаются в языке? Почему это происходит?
Думая о подобных вещах, я и вспомнил о горестной судьбе штабс-капитана Словоерсова. У писателя Достоевского один из его героев говорит весьма своеобразным языком; он рекомендуется так:
«Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с! Скорее надо было бы сказать: штабс-капитан
Почему штабс-капитан именует себя такой странной фамилией? Что означает выражение «слово-ер-с»? И как вообще надо понимать эти его жалобы?
«Словоерсами» назывались в старину те странные для нас «приговорки», которыми Николай Снегирев снабжает чуть ли не каждое третье из произнесенных им слов: «Вот и стул-c! Извольте взять место-с!» Или: «Сейчас высеку-c! Сею минуту высеку-с!»
Лет сто назад не он один, – очень многие русские люди вставляли в свою речь звук «с» там, где нам он представляется совершенно неуместным. Так выражаются, например, капитан Тушин у Льва Толстого, Максим Максимович в «Герое нашего времени» Лермонтова, многие герои Тургенева:
«Да-с! И к свисту пули можно привыкнуть!»
Или:
«Да, так-с! Ужасные бестии эти азиаты…»
Или:
«Хорошие у господина Чертопханова собаки?»
«Преудивительные-c! – с удовольствием возразил Недопюскин. – …Да что-с! Пантелей Еремеич такой человек… что только вздумает… всё уж так и кипит-с!»
У М. Ю. Лермонтова есть даже один неоконченный рассказ, весьма замечательный во многих отношениях, где в сложную фабулу вмешивается путаница между немецкой фамилией «Штосс», названием карточной игры «штосс» (от немецкого «штосс» – толчок) и русским вопросительным местоимением «что» со «словоерсом» – «Что-с?»
В отрывке этом изображается странная встреча героя со стариком призраком, только что вышедшим из мрака:
«Старичок улыбнулся.
– Я иначе не играю! – проговорил Лугин.
– Что-с? – проговорил неизвестный, насмешливо улыбаясь.
– Штосс? Это? – у Лугина руки опустились…»
Вся сцена оказалась бы невозможной, если бы не наличие в языке того времени «словоерсов». Как видите, своеобразное присловье это было во дни Лермонтова вещью весьма распространенной. Держалось оно и позднее. По свидетельству современников, со «словоерсами» разговаривал славный наш флотоводец П. С. Нахимов. Пользовались ими и многие другие исторические лица. Да, пожалуй, даже сейчас еще можно услышать из уст человека постарше: «Ну-с, нет-с!» или: «Тэк-с, тэк-с, мой друг!» Что же все-таки значит и откуда взялось в нашем языке это непонятное «с»?
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН И ЕГО СОСЕДИ
«Словоер-с приобретается в унижении!» – горько говорит штабс-капитан Снегирев.
Раскройте «Евгения Онегина» – величайшее из произведений нашего великого поэта. Здесь в пятой строфе второй главы вы найдете рассказ о том, почему и за что обиделись и рассердились на столичного щеголя Онегина его простоватые деревенские соседи-помещики:
Выходит, по мнению провиницалов-дворян, произносить «да-с», «нет-с» и тому подобные слова со «словоерсами» было признаком не унижения, а хорошего воспитания, вежливости. Столичный же аристократ Онегин никак не желал выражаться столь вежливо. По его мнению, разговор со «словоерсами» был и впрямь унизителен, показывал плохое воспитание и невысокое положение того, кто к
