ло́вица – охота
ло́вы, лов – охота
лов – охота, добыча, улов
лов – охота
ловджи́я – охотник
лове́цъ – охотник
ло́вчи – охотник
ло́вчи – охотник
ло́вец – охотник
ловя́ – ловить, хватать
ло́виць – удить
ло́вити – охотиться, ловить рыбу, зверей
ло́вски – охотничий
лове́цки – охотничий
ло́вецки – охотничий
ловджилък – занятие охотой[95]
ло́виште – место охоты, ловли
ловъкъ – ловкий
ло́вка – капкан
ло́вкост – ловкость
лови́тба – ловля
лови́тво – ловля
По этой табличке наглядно видно, до какой степени по-разному обращаются все эти языки с одним и тем же общим корнем, как из одного и того же корня родятся в них совсем разные, хотя и родственные слова, – в каждом языке по его особым законам.
И вот что, кстати, особенно интересно.
У нас, в нашем русском языке, мы знаем слово «ло́вка» – капкан, западня, но встречается оно только в составе сложных слов: «мышеловка», «мухоловка». А в болгарском слово это живет совершенно отдельно: «ло́вка». Можно, значит, думать, что некогда оно так же самостоятельно существовало и у нас.
Любопытно и то, что слова, близкие к нашему «ловкий», имеются только у болгар: «ло́вок» там значит именно «ловкий». Рядом с ним живет и знакомое уже нам слово «сру́чен», то есть «сручно́й, удобный в руке». В чешском же и польском языках корень «лов» не образовал никаких слов, которые значили бы «удобный», «умелый», «гибко движущийся» или «изворотливый». Там эти понятия выражаются словами других корней: по-чешски «ловкий» будет, как это нам ни удивительно, «о́братны»[96], по-польски – «спры́тны», «спра́вны».
Таково большое, расселившееся через границы между племенами и между языками гнездо корневого слова «лов» – древнего слова славянских народов-братьев.
СЛОВО, КОТОРОМУ 2000 ЛЕТ
Мы говорили до сих пор о словах, либо принадлежащих русскому языку и его областным говорам, либо (как слова, связанные с корнем «лов») составляющих богатство сравнительно небольшой семьи языков, в данном случае – языков славянских.
Но бывают слова, сумевшие, путем ли заимствования или как-либо иначе, проложить себе путь на гораздо более широкую сцену, постепенно завоевать весь мир, пересекая границы не только между языками, но и между языковыми семьями. Чаще всего так путешествуют не готовые «слова», уже обросшие суффиксами, окончаниями, приставками, а самые корни, или бывает так, что готовое, целое слово одного языка становится основой для языка другого.
Познакомимся с одним или двумя примерами таких слов – завоевателей пространства.
По темной улице пробежал быстрый свет. «Что такое?» – спрашиваете вы. «Ничего особенного! – равнодушно отвечают вам. – Прошла машина с яркими фарами…»
Лет сорок – сорок пять назад вы на свой вопрос получили бы, пожалуй, не совсем такой ответ:
ответил бы вам, например, около 1910 года поэт А. Блок.
Вы, мой младший современник, несомненно, удивились бы: «То есть как это „мотор пролетает“? Один мотор, без самолета?» Я не дивлюсь: и для меня слово «мотор» в те дни значило «автомобиль», «машина».
История соперничества между этими тремя словами очень поучительна: ведь она разыгралась на глазах у нас, старших. Автомобиль – это настолько новое явление в жизни мира, что в русском языке само название его установилось совсем недавно и, я бы сказал, как-то еще неокончательно.
В самом деле: вы теперь, так сказать, «пишете» чаще всего «автомобиль», а «выговариваете» «машина». Услыхав сообщение: «На улице сегодня сотни машин», вы никак не представите себе, что ваша улица сплошь заставлена молотилками или турбинами (хотя ведь это все тоже машины!); вы сразу поймете – на ней много автомашин, автомобилей. И сами скажете: «Сергей Васильевич купил себе машину»; верно: как-то не принято в разговоре употреблять слово «автомобиль».
В начале же века фраза: «Они уехали на машине» – ни в коем случае не означала «на автомобиле». Под «машиной» в просторечье скорее подразумевали «поезд», «чугунку». Как же именовался тогда автомобиль?
При своем первом вступлении в жизнь, в девятисотых годах, он официально получил именно это, созданное из древних основ, имя. Мы уже знаем: такие названия, как «аэроплан», «автомобиль», «мотоцикл», не существовали в древнем мире: ни грек, ни римлянин не признали бы их своими. Это искусственные слова-гибриды: они склеены в наше время из отдельных древнеримских и древнегреческих частей, сплошь и рядом не одно-, а двуязычных. «Авто» значит «сам» по-гречески, «мобилис» – это «подвижной» по-латыни; слово, как видите, «греко-римское»: в природе таких почти не существует.
Значит, «автомобиль» был окрещен сразу же «автомобилем». Но у нас в России столь хитроумному слову не повезло. Оно осталось жить почти исключительно в книжной, письменной речи: в любой энциклопедии вы, конечно, найдете статью «Автомобиль», посвященную этому средству транспорта. В живом же разговорном языке самодвижущаяся повозка вскоре стала получать другие наименования.
Вероятно, потому, что наиболее поражавшей воображение ее частью был совершенно новый тип двигателя – бензиновый мотор, автомобиль вскоре стал «мотором». Удивляться нечему: никаких других «моторов» широкая публика в то время еще не знала; самое это слово, так сказать, приехало в мир «на автомобиле» (отчасти на трамвае; но его «
распевали мальчишки на улицах Питера в десятых годах нашего века, подражая тогдашним водителям «моторов». Если бы вам теперь сказали: «Наша улица полна моторов», – вы бы, вероятно, очень удивились, вообразив густо стоящие на мостовой бензино– или электродвигатели. А я в мои десять лет, в 1910 году, понял бы все как до́лжно: на улице много автомобилей. Ведь «мотор» это и значило «автомобиль».
В те времена от слова «мотор» стали появляться и производные слова. То, что мы теперь именуем
