сапоги из-под чьей-то койки, оставив записку, что скоро верну.
Небольшой катер, вооруженный пулеметом, покачивался возле причала. Мичман, командир катера, доложил мне, что к выходу в море готов.
Я то и дело поглядывал на часы. Назначенное время истекло, а майор не появлялся. Расхаживая взад и вперед по обледеневшим скользким доскам пирса, я мысленно ругал Астахова за медлительность.
В полусумерках полярного дня смутно обрисовывались белые горбы сопок. Несильный, но очень холодный ветер косо гнал сухие снежинки. Они иголочками покалывали лицо. Время от времени, боясь обморозиться, я ожесточенно растирал щеки.
Прошел ещё час, а майора всё не было. Командир катера несколько раз спрашивал меня: скоро ли? Я сердито отмахивался.
Наконец я не выдержал. Отправился в дежурку и позвонил Астахову. Незнакомый голос ответил, что майор несколько задержался и просит извинения.
— Да где же он, в конце концов! — крикнул я.
— Уже вышел и скоро будет на причале, — вежливо ответили мне.
Однако пришлось ждать ещё целых двадцать минут, прежде чем Астахов соизволил явиться. Может быть, потому, что я сильно разозлился, он показался мне в этот раз ещё более невзрачным. Он и так был невысок ростом: на голову ниже меня, а теперь казался совсем коротышкой. Это оттого, что надел под шинель меховую куртку и выглядел непомерно толстым. Шел майор переваливаясь, как утка. Красные щеки его на морозе сделались багровыми, прямо-таки пылали ярким румянцем: приложи руку — обожжешься. Разумеется, встретил я его не очень дружелюбно:
— Жду вас почти два часа.
— Простите, — ответил Астахов без малейшего смущения. — Я был очень занят. Это наш катер? Не будем терять времени.
— Спешить надо было раньше, — пробурчал я.
Майор неуклюже спустился по заскрипевшей сходне на палубу.
Мы едва поместились вдвоем в тесной каютке. Сели на койки друг против друга. Тотчас заработал двигатель, задрожал железный корпус. Катер отошел от причала.
Астахов вытащил из карманов шинели несколько пачек папирос. Все они были помяты. Майор принялся расправлять их.
— Запас, — миролюбиво произнес он. — Курю много. Шел к вам быстро. Поскользнулся. Ну, думаю, поломал папиросы. Однажды было такое. Намучился без курева.
— Не так уж быстро вы шли, — во мне всё ещё не улеглась злость. — Небось теплое белье дома надевали да с женой прощались.
Астахов будто не заметил иронии, ответил спокойно и серьезно:
— Теплую одежду держу на работе. А жены у меня нет. Погибла в Таллине. Не успела эвакуироваться.
Я почувствовал себя неловко. Предложил майору московскую папиросу. И когда мы оба задымили, принялся рассказывать о рапорте Задорожного и о своих выводах. Майор слушал очень внимательно. Казалось, он запоминает мой рассказ слово в слово. Он сидел полузакрыв глаза и шевелился только тогда, когда нужно было погасить одну папиросу и взять другую. Курил Астахов действительно много, почти без перерыва.
— Да, я согласен с некоторыми вашими выводами. — Майор сделал паузу. — Появление подводной лодки возле берега и исчезновение Кораблева — звенья одной цепи. Совпадает место, совпадает время. Таких случайностей не бывает. Должен сообщить ещё одну деталь. Сейчас я осматривал труп…
— Кораблева?! — вырвалось у меня.
— Нет. Труп немецкого лазутчика, шпиона — называйте его как угодно.
— Но почему труп?
— Он застрелился. — Майор взял ещё одну папиросу. — Застрелился сам, когда понял, что положение безвыходное.
— Где это произошло?
— На берегу залива. Точнее — возле заграждений, перекрывающих вход в залив. — Астахов многозначительно посмотрел на меня. — Он был одет в форму нашего офицера. Шел на лыжах. Его остановил часовой. Он сопротивлялся.
— Возле заграждений? — переспросил я. — У него была с собой рация?
— Да, небольшая радиостанция.
— Он успел передать что-нибудь?
— Трудно сказать. В последнее время наши радиоперехватчики чужой работы в эфире не обнаруживали… Но они могут и ошибиться.
— Ещё одно, — сказал я. — Как и когда лазутчик пробрался к нам? Перешел линию фронта? Высадился с моря? Спустился на парашюте?
— Я предполагал, что вы спросите об этом, — чуть заметно улыбнулся Астахов. — Вы хотите знать, не связаны ли между собой подводная лодка, шпион и исчезновение Кораблёва?
— Да.
— Могу сказать определенно: связаны. В тот день, когда не вернулся Кораблев, лазутчика видели краснофлотцы береговой батареи недалеко от поселка. Они проверили документы этого человека и приняли его за советского офицера. Вполне возможно, что лазутчик высадился с той самой подводной лодки, которую бомбил Задорожный.
— Вы ведь знали об агенте ещё вчера? — спросил я с некоторой обидой. — И молчали?!
— Видите ли, вчера были только предположения. Наши сотрудники работали, уточняли факты… Сегодня многое прояснилось. Но далеко не всё. Нам неизвестно место высадки. Я не надеюсь, что на берегу остались какие-либо следы. Но на всякий случай давайте посмотрим.
— Там, где могла приблизиться к берегу подводная лодка? — уточнил я.
— Разумеется. А потом в поселок. Узнаем, что за человек Кораблев.
— Пусть будет по-вашему, — согласился я. — Однако любопытная получается ситуация. Немцы сняли одного агента и вместо него высадили другого.
— Давайте не будем спешить с выводами.
— Мы только второй день видимся с вами, а вы уже пять или шесть раз советовали мне не торопиться. Неужели я выгляжу таким опрометчивым?
— Нет, — сказал Астахов. — Это просто привычка. И обращаюсь я не столько к вам, сколько к себе.
Разговор прервался. В тонкий железный борт катера размеренно и звучно шлепали волны. Журчала вода. Прислушиваясь к этим звукам, я старался сосредоточиться, чтобы сопоставить, проанализировать всё то, о чем узнал сегодня. Кажется, мы нащупали какой-то путь. Но меня беспокоило одно обстоятельство: верный ли это путь, нужным ли делом я занимаюсь? Возможно, что вся эта история вокруг подводной лодки не имеет отношения к морским диверсантам. И я попусту трачу время, упускаю из виду более важные события.
Пока только единственная деталь позволяла надеяться, что лазутчик шел по заданию, связанному с предстоящей операцией немецких смертников: лазутчик был пойман возле заграждений у входа в залив. А эти заграждения должны обязательно заинтересовать морских диверсантов. В этом я был уверен.
Погода на Севере изменчива и капризна. Особенно зимой. Часто налетают порывы ветра, воет и кружит пурга, валит снег, заметая дороги и тропы. Страшно на несколько метров отдалиться от дома: заблудишься в густом слепящем мраке, замёрзнешь в сугробе. А через час очистится вдруг небо, заблестят звезды, заискрится под луной голубоватый свежевыпавший снег.
Пока наш катер добрался до нужного места, погода менялась дважды. Дважды налетал снежный заряд.
Мы обследовали береговую черту на протяжении десятка километров. Почти сплошь тянулся крутой гранитный обрыв. Из воды там и тут торчали черные камни, о которые разбивались волны прибоя. Удобных мест, куда могло бы подойти судно, обнаружили мы немного, всего три или четыре бухточки. Наш катер
