дьякона в «Больной совести», балашовского барина в «Овце без стада» и др.
Успенский не только создавал типические образы — он мастер образных обобщений, характеризующих сложные исторические явления, автор метких крылатых обозначений, вскрывающих сущность целого общественного строя. Таково понятие «больной совести», как определенного общественно-психологического явления, такова картина «растеряевщины», выражения «господин Купон», «купонный строй», «власть земли» и др.
Публицистика отнюдь не снижает художественного достоинства произведений Успенского, а сама, являясь необходимым художественным компонентом этих произведений, усиливает эмоциональное воздействие их на читателя. И читатель всегда любил эту публицистику Успенского, не находя ее скучной и антихудожественной, как пытались утверждать критики-эстеты. Лучшие образцы художественной публицистики Успенского стоят на одном уровне с публицистикой Герцена и Салтыкова-Щедрина.
Творчество Успенского развивалось в общем широком русле русской разночинской демократической литературы. Умело владея искусством создания типов, Успенский часто прибегал к приему заострения и преувеличения. Поэтому сатирические принципы Гоголя и Щедрина были ему родственны. Свойственное Успенскому чувство юмора, умение подметить смешное, комическое в жизни при изображении отрицательных явлений переходило в сатирическую заостренность.
Так, в «Книжке чеков» коммерческие махинации купца Ивана Кузьмича Мясникова, его расправа над беспомощными крестьянами-распоясовцами показаны средствами сатирического разоблачения. В рассказе «Не все коту масленица» приемами сатирического заострения обличаются тупость и пошлость представителей буржуазного мира.
Успенский искусно владел методом иронических контрастных сопоставлений. Вот, например, характеристика «физиономии современного губернского города как снаружи, так и внутри» — города, в котором пережитии дореформенного прошлого причудливо переплетаются со «множеством новостей»: «Прежняя старинная грязь и лужи, прежние гнилые заборы с нищими на углу, поющими: „подайте христа ради!“, а над головой нищей на том же углу — „Парижская жизнь“, оперетка, изуродованные куплеты которой заглушаются буханьем в колокол у Никитья, где завтра престол…
При помощи сатирических аллегорий и иносказаний Успенский, подобно Щедрину, стремился обойти цензурные притеснения, довести свою мысль до сознания передового читателя.
Наследство Успенского-сатирика, несомненно, представляет большой интерес и для сегодняшнего советского читателя.
Художественные достижения Успенского, замечательного писателя-реалиста, воплощавшего в своих лучших произведениях принципы революционно-демократической эстетики, навсегда вошли в сокровищницу русской классической литературы.
До Великой Октябрьской социалистической революции царская цензура долгое время не допускала сочинения Успенского в общедоступные библиотеки, издания его произведений, предназначавшиеся для широкого читателя, как правило, запрещались.
Все переменилось после прихода к власти трудящихся. По инициативе великого Ленина Успенский был включен в список писателей, которым в советской стране должны быть сооружены памятники. Большими тиражами начали издаваться сочинения писателя-демократа.
Высоко ценил творчество Успенского основоположник литературы социалистического реализма А. М. Горький. Он не раз упоминал Успенского в числе своих литературных учителей и призывал советских писателей учиться у этого замечательного художника его уменью изучать жизнь, его непревзойденному мастерству писателя-очеркиста. Произведения Успенского Горький называл в ряду тех книг, «которые предстают перед нами как изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких, жгучих слез мира сего».
Не раз с проникновенными оценками творчества Успенского выступал и другой старейший советский писатель — А. С. Серафимович. Отмечая огромную роль творчества Успенского для самых широких читателей. Серафимович писал: «Сочинения Г. Успенского имеют несомненную познавательную ценность и в наши дни. Необходимо широко двинуть его произведения в народную толщу, в рабочие и колхозные библиотеки. Пусть рабочие и колхозники, читая эти произведения, увидят свой вчерашний день. И тогда им будет еще дороже день сегодняшний».
В этих высказываниях классиков советской литературы о Г. И. Успенском нашла яркое выражение живая связь творческого наследия замечательного писателя-демократа с нашей современностью.
Нравы Растеряевой улицы
В городе Т. существует Растеряева улица.
Принадлежа к числу захолустий, она обладает и всеми особенностями местностей такого рода, то есть множеством всего покосившегося, полуразвалившегося или развалившегося совсем. Эту картину дополняют ужасы осенней грязи, ужасы темных осенних ночей, оглашаемых сиротливыми криками «караул!», и всеобщая бедность, в мамаевом плену у которой с незапамятных времен томится убогая сторона.
Бедное и «обглоданное», по местному выражению, население всякого закоулка, состоящее из мелких чиновников, мещанок, торгующих мятой и мятной водой, мещан, пропивающих все, что выторговывают их жены, гарнизонных солдат и проч., такое бедствующее население в городе Т. пополняется не менее обглоданным классом разного мастерового народа.
В Т. с давнего времени процветала промышленность всякого рода металлических изделий: в городе и в окрестностях находятся чугунолитейные, колокольные, самоварные и другие заводы. Кроме того, город славится известным заводом стальных изделий, населившим своими рабочими все Заречье и целую слободу Чулково. Это сторона совершенно особенная; обыватели ее, когда-то пользовавшиеся разными правительственными привилегиями, гордо посматривали на мастеров городской стороны, работающих в одиночку, и при встречах не упускали случая поделиться взаимными любезностями: «кошкин хвост!» — говорил один, «огурцом зарезался», — отвечал другой, и оба с серьезными лицами проходили мимо. От насмешек зареченского мастера, или казюка, как называют их мещане, не уходил даже чиновник, для которого тоже были изобретены особенные клички, например: «стрюцкий» или «точеные ляшки» и проч.
Растеряева улица лежит на городской стороне, но общий колорит рабочего города отразился и здесь. Вот, между прочим, в лачуге, ниоткуда не защищенной заборами, проживает представительница собственно растеряевского мастерства, старая солдатка, «кукольница». Под ее дряхлыми пальцами цветет отечественная скульптура; в летние, погожие полдни на завалинке ее лачуги непременно сушится несколько глиняных офицеров и дам и бесчисленное множество лошадей-свистулек с одними передними ногами. Растеряевские мальчишки запасаются этими свистящими конями и в течение целого года разнообразят смертельно пронзительным свистом свое горестное существование. В таких же лачугах живут сверлилыцицы, наждашницы, женщины и девушки, занимающиеся на фабриках. В этой же улице живут гармонщики, токари, наводияыцики и т. д. На конце улицы, упирающейся в широкое Воронежское шоссе, виднеется квадратное здание из темно-красного кирпича — самоварная фабрика. Все эти мастерства дают Растеряевой улице несколько иную сравнительно с другими захолустьями физиономию. В дни отдыха
