водяному коню. При этом он ухитрялся миновать все сосновые стволы, изгибался совершенно немыслимым образом, и богатырь почувствовал себя как в какой-то многоколенной трубе, подхваченный бурным потоком. Временами конь резко склонялся вбок, отчего седоки едва не бороздили локтями землю. Жихарь намотал уздечку на правую руку, впился пальцами левой во влажную гриву и мечтал только о том, чтобы не упасть. Тошнота подступала к горлу, тяжелый майский жук, не успевший свернуть с воздушной дороги, пребольно ударил богатыря в лоб.
– Хреновые из вас, людей, конники, – усугублял его страдания Мутило. – Русалка моя и то крепче держится, хотя у нее, между прочим, хвост не раздвоенный… Видишь, самую чащобу уже проскочили, теперь он веселей пойдет, на полную ногу…
Куда ж еще веселей, испугался Жихарь. Впереди и вправду посветлело, Налим прибавил ходу, и богатырь совсем перестал различать отдельные деревья – они слились в сплошную золотисто-зеленую стену.
Всякую скорость привелось Жихарю испытать в жизни, но на этот раз и он растерялся. Провалилась бы и Полелюева Ярмарка, и вся эта хмельная затея… А тут даже хмель в его рыжей голове не вытерпел и улетучился от греха подальше: мол, я не я и лошадь не моя…
– Терпи! – подбадривал Мутило. – Уже мало осталось!
Терпел Жихарь, терпел, да и притерпелся в конце концов: оставил в покое конскую гриву и попробовал принять гордую княжескую посадку. Встречный воздух ударил богатыря в грудь и забил дыхание, не дав возможности сказать водянику все, что накипело во время скачки. Или хотя бы заорать песню для храбрости. А водяник, надежно укрытый богатырской спиной, вредным голосом порочил человеческий род за неуклюжесть и вообще неприспособленность к жизни на белом свете.
– Это хорошо, – приговаривал Мутило. – Ты цыгану Маре так прямо и скажи: не по мне этот конь, больно резвый, только тебе, мол, им и владеть… Не устоит старый конокрад, поверит, увидев твое испуганное рыло, тряхнет мошной…
Жихарь взял себя в руки, усмирил страх и начал припоминать, как они с Яр-Туром устроили конское ристалище – тоже ведь не худо скакали, только закончилось все весьма пе…
Так закончилось и на этот раз – богатырь полетел шибче коня вперед, разглядел несущийся прямо в лицо березовый пень и успел выкинуть руки. Удар едва не сломал ему кисти, а сзади в спину добавил еще вострой головой Мутило.
…К разумной жизни вернул обоих все тот же конь Налим, обдав собственной струей – к счастью, это была простая холодная вода.
Первым делом Жихарь изо всех сил тряхнул руками, вправляя кисти на место, – и даже не почувствовал там боли, поскольку болело везде.
– Блин поминальный, – жалобно сказал он. – Скотина ты речная, безрогая… Ты князя везешь или ты дрова везешь? Сам-то, главное дело, целехонький… Без костей…
– Нынче у нас князьев как дров, – огрызнулся вместо водяного коня водяной черт. – Не мог Налим споткнуться ни с того ни с сего. Тут либо чары наложены, либо ему кто-то прыткий в ноги кинулся…
От соприкосновения с кольчугой Мутилина рожа снова стала вся как бы в чешуе.
Лес тут был уже совсем редкий, трава еще не успела подняться в полный рост, и падшие всадники начали глазами искать того прыткого, что кинулся в ноги несравненному коню.
– Хорошо, если конь волчару зашиб, – возмечтал Жихарь. – Или хоть лисичку на воротник…
Мутило хотел было поведать, что он лично посоветовал бы Жихарю на воротник вместо лисички, но сказал совсем другое:
– Вот он, гаденыш! Вот из-за кого мы чуть головы не потеряли!
Богатырь на коленях приблизился к месту, на которое указывал водяной.
В траве, примяв семейку ландышей, покоился грязно-серый шар величиной с человеческую голову. Да он и походил на человеческую голову с маленькими закрытыми глазками, с носиком не более прыща, со скорбно искривившимся ротиком… Правда, у головы не бывает коротеньких ручек и ножек, а у этого шарика они были…
– Та-ак, – зловеще сказал Жихарь. – Вот видишь, Мутило, мы еще не доехали до ярмарки, а уж прославились! От дедушки с бабушкой он ушел, от лесных зверей ушел, а к нам попался. За такое диво нам заморские купцы немало отвалят!
Мутило без всякой радости поглядел на добычу.
– А то они хлеба, вывалянного в пыли, не видели, – презрительно сказал он.
– Какого хлеба? – возмутился Жихарь. – Это же Колобок, тот самый!
И тут же рассказал пораженному водянику повесть о многотрудной судьбе Колобка, что известна любому человеческому детенышу и вовсе неведома подводным жителям.
– Так что не только лисе – никому его поймать и съесть не довелось! – закончил богатырь свой рассказ. – А нам он, можно сказать, сам под ноги прикатился… Надо бы помочь ему очнуться да заодно и умыть… Он, поди, с тех пор и не умывался…
Конь Налим охотно оросил Колобка, а богатырь, достав из дорожной сумы тряпицу, начал приводить пленника в товарный вид.
Сделавшись чистым, румяным и вполне пригожим, Колобок приоткрыл один глаз, более похожий на черную изюмину.
– Не ешьте меня, – с ходу, не поздоровавшись даже, предложил Колобок. – Я вам песенку спою…
– Ну уж нет, – сказал богатырь и наложил на лысину хитреца свою тяжелую руку. – Песни твои мы знаем: заворожишь нас, а сам укатишься.
– Меня теперь даже есть нельзя, – вздохнул Колобок. – Я черствый. Совсем очерствел от бродячей жизни. Об меня даже сам Мироед чуть зубы не обломал…
