назад…
Зима на стыке 1243 и 1244 годов выдалась голодной и кровопролитной. Прекрасный Лангедок, совершенно утративший свое прежнее поэтическое очарование, изнемогал под тяжестью междоусобной войны. Победоносные войска Симона де Монфора подобно острому серпу прошлись по незасеянным полям, снимая обильный урожай отнюдь не зерна, а скоротечных человеческих жизней. Не щадили никого – ни женщин, ни детей, ни немощных стариков. «Бейте их всех, Господь своих узнает!» – беспощадным кличем разносилось над загубленными землями Южной Франции вместе с пеплом и гарью многочисленных пожарищ, призванных очистить души мятежных катаров. Лежала в руинах красавица Тулуза, полыхали костры в Альби, сытое воронье кружилось над развалинами Фуа, полностью исчез знаменитый Каркассон – а упрямые катары все так и не соглашались сдаться и отречься от своей богопротивной ереси. Но преданный сын Церкви, свежеиспеченный рыцарь де Монфор тоже не собирался отступать столь бесславно, возможно, излишне рьяно провозглашая догмы официальной Церкви и навязывая Слово Божье несговорчивым альбигойцам. И тогда около тысячи уцелевших в боях людей отошли в пятиугольное святилище Монсегюр и заперлись в его неприступных стенах. Осада длилась год. Две сотни «Совершенных» – рыцарей-еретиков против десятитысячного войска святой католической церкви. Исход противостояния оказался предрешен заранее. Его Святейшество папа желал любой ценой заполучить великие святыни, по так и не проверенным, туманным сведениям попавшие в руки катаров. Но Церковь просчиталась… Катары действительно сумели сохранить священную Чашу, позднее названую Граалем – грубоватый и примитивный сосуд, вырезанный из куска кипариса не слишком-то поднаторевшими в такой работе руками Иисуса, сына плотника из Назарета. Сына Божьего… На утренней заре 15 марта 1244 года, в день штурма, четыре смельчака, напутствуемые епископом д’Ан Марти, тайно покинули крепость Монсегюр незаметно выбравшись, через подземный ход за ее пределы и унося с собой холщовый сверток, содержащий реликвии. По слухам, они отправились в Неаполь, надеясь испросить помощи и приюта у ордена тамплиеров. Вечером этого же дня последняя катарская твердыня пала. Епископ Бертран отправился на очищающий костер, так и не раскаявшись в своих греховных заблуждениях. Его сопровождали еще двести пятьдесят семь человек, уцелевших при штурме. Но кое-кому все-таки удалось выжить…
Крепость Монсегюр совсем не напрасно имела репутацию странного и загадочного места, полностью соответствуя ходящим о ней слухам и домыслам. Многие из ее строителей, особенно каменщики и землекопы, оборудовавшие подвалы и хранилища, умирали скоропостижной и страшной смертью, мучаясь горловыми кровотечениями и ужасающими язвами по всему телу. Возникновение первых ритуальных камней, возведенных на месте будущей крепости, связывали с таинственными друидами, жрецами так и не прижившегося в этих краях культа бога Митры. Долгие годы затянувшейся войны за веру, а также безразличие Господа, так и не откликнувшегося на многочисленные призывы катаров, в итоге внесли раскол в казалось бы столь сплоченные ряды упрямых еретиков. Вольнодумцев было тринадцать, если, конечно, определение «вольнодумец» можно приметить к людям, добровольно отрекшимся уже и от неофициальных церковных догматов альбигойцев. Они принадлежали к самым известным дворянским родам Лангедока, отличались молодостью и красотой и не намеревались умирать во славу Господа Бога, отринувшего их от своего райского престола. Действуя в строжайшей тайне, основав свой маленький орден «draco», символом которого стал бессмертный дракон, замкнувший в кольцо само понятие вечности, они рыли второй подкоп, также ведущий за стены Монсегюра. Пребывая на грани отчаяния и страшась приближающейся смерти от рук воинства Симона де Монфора, они отвергли Бога – воззвав к Темному Отцу. И повелитель Тьмы услышал.
Хозяин Ада благосклонно снизошел к мольбам своих адептов, даровав им Атонор – сосудообразный слиток в форме чаши из неземного серебристого металла, изливающий холодное свечение и оставляющий незаживающие ожоги на коже. Отступники выкопали его из земли Монсегюра, О, это воистину оказалась чаша самого Дьявола. По указанию Отца, тринадцать адептов (число которых и породило известную фразу «чертова дюжина»), принесли черную жертву, впервые вкусив человеческой крови, налитой в Атонор и тем самым приобретя неуязвимость и способность жить вечно. В обмен на бессмертие и невероятные свойства тела, Темный Отец попросил душу и плоть прекрасной девственницы Изабо д’Ан Марти – дочери епископа Бертрана, также отвергшей веру катаров. Он избрал ее своей невестой. Испившие жертвенной крови «Совершенные» уснули долгим сном и проснулись уже совсем другими людьми. А точнее, совсем не людьми. Отступники стали стригоями. Они прожили многовековую жизнь, драматично теряя одного за другим товарищей и супругов, отчаявшись иметь новый дом и новое потомство. Последним из рожденных от катаров стал Влад – сын верховного рыцаря-магистра ордена Дракона, великий воевода и господарь Валашский. Именно в нем дар Темного Отца развился в том страшном направлении, что давало ему возможность создавать новых детей темной крови (мороев – поднятых из гроба мертвецов) путем Обращения: укуса и дальнейшего испития напитка вечной жизни из ритуального Атонора.
Ряды стригоев множились. Новые кланы становились сильны и многочисленны настолько, что самый старинный враг – святая католическая церковь уже была вынуждена считаться с потребностями Детей Тьмы. Так было заключено Соглашение, дающее Детям Тьмы право на лицензии и Великую охоту раз в году – в период февральских карнавалов. А настоящих, изначальных «Совершенных» оставалось всего четверо. Сам первый гроссмейстер ордена Дракона – Гонтор де Пюи и его три верных друга – Пейре де Риталь, Раймунд де Вантор и Жерар ле Руак – знаменитый лангедокский менестрель. Четыре бессильных старика, хранивших тайну Монсегюра и красавицы Изабо д’Ан Марти. Они давно уже раскаялись в совершенном грехе и с огромным недовольством смотрели на кровавые притязания своих зловещих отпрысков – стригоев. А кроме того, они с трепетом ожидали свершения последнего пророчества Изабо – появления наследницы рода Влада Дракулы, великой королевы стригоев.
Гонтор де Пюи печально вздохнул, вновь отдаваясь во власть воспоминаний. Предначертанное свершилось. Его дальний отпрыск, его внучка Андреа пришла и лестью, смешанной с угрозами, вытянула из ослабевших рук старого рыцаря две бесценные реликвии – чашу и медальон. Да к тому же гроссмейстер понимал – стригойка что-то знает о Граале и Сыне Тьмы. Но лишь в полной мере овладев этими заветными тайнами, она сможет раскрыть Врата Ада и навечно установить на земле власть стригоев. Неся в себе последнюю искру катарской ереси, она намеревается жестоко поквитаться с чуждой ей католической церковью и отплатить за кровь погибших защитников Монсегюра, передавших ей свои полубезумные идеи. Время отнюдь не лечит нанесенные раны и обиды, оно делает их еще глубже и болезненнее. Время стократно обостряет жажду мести. Время затаивается, притворяется безобидным и терпеливо ждет назначенного часа. И теперь час расплаты пробил.
Глава 3
Я внезапно различила легкий скрежет ключа, поворачиваемого в дверном замке, и одновременно с этим, будто тоже расслышав этот неприятный звук, нарушивший его сон, прекрасный стригой неожиданно широко распахнул глаза, имевшие удивительный желто-топазовый цвет. На краткое мгновение наши взгляды встретились. Незнакомец угрожающе оскалился, во всей красе являя огромные белоснежные клыки. Его зрачки, вертикально-вытянутые, как у кошки, рефлекторно сузились – похоже, он испугался скудного дневного света, поступавшего в комнату из-за неосмотрительно приоткрытых мною гардин. Взор стригоя, почти осязаемый физически, жадно скользнул по моему лицу и горлу, вызывая неприятные склизкие ощущения. Тонкая морщинка прорезала высокое чело. «Я тебя запомнил и уже не забуду!» – пообещала мне его выразительная мимика. Я брезгливо отодвинулась, неосознанно вытирая губы краем футболки так, словно вкусила чего-то запретного и неописуемо омерзительного. Было в его завораживающем взгляде какое-то древнее колдовство, притягательное и запретное, сладострастное и одновременно отталкивающее куда больше, чем все романы спятившего извращенца маркиза де Сада. А затем веки стригоя вновь плотно сомкнулись, черты разгладились, принимая прежний невинно- благообразный вид. Дверь начала медленно отворяться…
Понимая, что сейчас меня застукают прямо на месте преступления, я одним отчаянным рывком перемахнула через спинку дивана, на котором лежал стригой, и рухнула в узкий промежуток между бархатными валиками и обитой шелком стеной. Со всего маху треснулась лбом об угол электрообогревателя и сдавленно зашипела сквозь зубы, проклиная и прекрасного вампира, и свое злополучное любопытство. Неспешные шаги мягко прошелестели по ворсу ковра. Я вжалась в пол, стараясь слиться с паркетом и стать совсем маленькой и незаметной. Положив голову на бок, одним глазом осторожно посмотрела в щель между
