– Подождите! – почти выкрикнул вервольф, останавливая ее на полпути. – Я увижу вас еще?
Девушка обернулась:
– Все в руках Божьих! – на нежных губах играла мечтательная улыбка. – Прощайте, мой рыцарь! – дверная створка захлопнулась.
– Странно! – снова произнес Майер, пытаясь сквозь заиндивевшее оконное стекло рассмотреть темный девичий силуэт, быстро исчезающий за пеленой снега и дождя. – И все равно, ее лицо кажется мне таким знакомым… – Неожиданно он осекся и замолчал. А потом оперся на холодную каменную стену и во весь голос издевательски расхохотался над самим собой. Он только что допустил серьезную ошибку, вызвавшую у него отнюдь не разочарование, а столь спонтанный прилив веселья. Он все-таки вспомнил, где видел эту необычную девушку с такими запоминающимися, неповторимо таинственными зелеными глазами. Ибо именно ее отпечатанный на собственном принтере портрет он чуть более суток назад педантично укладывал в прозрачную пластиковую папку, стремясь запомнить внешность заказанного ему объекта со странным певучим именем – Селестина! Судьба тонко подшутила, сведя его с той, кого стригои называли избранной Дочерью Господней, с той – поймать которую он и обязался. Впрочем, Конрад ничуть не жалел о том, что не узнал девушку раньше и не предпринял опрометчивых действий, о которых, возможно, и сам бы впоследствии пожалел. Ведь договор со стригоями разорвался так внезапно и неожиданно, что вервольф пока еще не выбрал, на сторону каких сил он предпочтет встать в этой удивительной, непонятной и опасной игре, стремительно разворачивающейся на арене древней Венеции.
Госпиталь Святой Анны оказался старинным трехэтажным особняком, пусть немного облупленным и неухоженным, но зато порадовавшим меня несколькими освещенными окнами на правой стороне фасада. Очевидно, здесь имелся собственный генератор, пришедшийся очень кстати в условиях нынешнего ненастья. Окна на левом, противоположном крыле здания отпугивали черными щелястыми, крепко заколоченными ставнями, казавшимися бельмами на глазах слепца и придававшими общему облику госпиталя гротескный вид приземистой кривоглазой твари, страдающей односторонней катарактой. Над входом ненадежно завис позеленевший чеканный светильник, медленно покачивающийся под порывами шквального ветра. Уже не снег с дождем, а настоящая пурга завывала в сотню голодных глоток, грозясь поглотить все живое. Снега навалило уже по щиколотку. Знаю, совсем не по-христиански было забирать теплую куртку у того симпатичного мужчины, не иначе как ниспосланного мне Богом, но без нее я бы точно не смогла добраться до госпиталя и скорее всего уже отдала бы Богу душу в какой-нибудь припорошенной сточной канаве. От всего сердца надеюсь, что мне еще выпадет возможность увидеть его снова и чем-то отблагодарить. Я прижалась лицом к меховой опушке уютного, непроницаемого для ветра капюшона. От куртки пахло чем-то непривычным и сладко возбуждающим – хорошим дорогим одеколоном, элитным алкоголем и совсем немного псиной. Это меня заинтриговало. Как интересно! Возможно, у незнакомца есть собака? Услужливое воображение тут же с готовностью нарисовало утрированный и клишировано- анимэшный образ огромной мохнатой твари ростом с полугодовалого теленка и с оскаленной пастью, полной острых зубов… Я хмыкнула и недовольным взмахом ресниц отогнала непрошенную ассоциацию. И все-таки, где-то я уже видела эти спокойные карие глаза, окруженные приветливыми мимическими морщинками. Выражение лица незнакомца прочно врезалось в мое сознание, очаровав аурой скрытой силы и ненаигранной уверенности в себе. Весьма неординарный мужчина, весьма…
Я отгребла ногой небольшой сугроб, наметенный под входную дверь, и требовательно забарабанила кулаком в массивную деревянную створку. В ближайшем окне мелькнуло светлое пятнышко зажженной свечи и показалось бледное женское лицо. Я поспешно откинула на плечи капюшон куртки, вовсе не желая, чтобы меня приняли за какого-нибудь громилу, чему немало способствовала великоватая и мешковато обвисающая куртка, придающая мне на редкость подозрительный вид. Но, похоже, женщину успокоили мои длинные рыжие локоны, потому что в двери немедленно приоткрылось маленькое квадратное окошечко.
– Кто вы и что вам угодно? – осведомился дрожащий голосок. – В такую страшную ночь, наверное, один лишь Сатана не спит и отваживается на прогулки.
– Мда, Сатана точно не спит… с кем попало! – ехидно усмехнулась я. – Не иначе как он справляет сегодня первую брачную ночь с самой королевой стригоев!
Из-за двери донесся сдавленный писк.
– В этом городе о стригоях ведомо только ордену госпитальеров!
– Значит, я попала по адресу! – возликовала я. – Не бойтесь меня, я ищу монахов-иоаннитов, также называемыми госпитальерами и рыцарями белого мальтийского ордена!
– Зачем? – недоверчиво вопросил полудетский голосок. – Вы не похожи на монашку!
– И слава Богу! – искренне обрадовалась я, опять совершенно не к месту вспомнив красивые глаза и теплые ладони недавнего незнакомца, так ласково отогревавшего мои замерзшие пальцы. – Боюсь, обет безбрачия мне не грозит, и на роль Христовой невесты я не подхожу…
– Вы упомянули имя Господа! – облегченно вздохнули за дверью. – Значит, вы человек, а не порождение Ада!
– Хм, человек ли? – заколебалась я, сомневаясь, стоит ли безоговорочно соглашаться с определением, данным мне бдительной женщиной. – Но как бы там ни было, я, так же как и вы, славлю Спасителя нашего Иисуса Христа и ношу на шее серебряный крест!
– Это хорошо! – эхом донеслось из-за двери.
– Послушайте, – задушевно произнесла я, стараясь, чтобы мои реплики звучали как можно более убедительно и подкупающе. – Я ищу трех братьев-госпитальеров. Их имена: Бенедикт, Лоренцо и Бонавентура. Мне нужно повидаться с ними как можно скорее. Это вопрос жизни и смерти и я…
Я даже не успела закончить начатую фразу, как дверь внезапно отворилась с вымученным скрежетом, являя моему взору тоненький силуэт невысокой молоденькой девушки, закутанной в толстую пуховую шаль. В руке она держала старинный бронзовый подсвечник с почти догоревшей свечой, оплывающей неровными потеками дешевого, дурно пахнущего стеарина. Невинные голубые глаза малютки, даже не достигавшей мне до плеча, светились детским любопытством, смешанным с остатками не до конца испарившегося страха. Я поспешно расстегнула куртку и показала девушке крест с рубинами, ранее принадлежавший фра Винченце. Малышка восхищенно ахнула.
– Проходите же, синьорина, не стойте на пороге! – она уважительно посторонилась, пропуская меня вглубь холодного больничного холла. – Точно такой же крест хранится в потайном сейфе у моего дедушки! Я сразу его узнала – это священная реликвия, доступная только высшим церковным иерархам!
Теперь настала моя очередь удивляться откровенному признанию девушки:
– Существует второй такой же крест? Уж чего не подозревала, так не подозревала! Вот тебе и эксклюзив называется. И он хранится у вашего деда? Да кто он такой, благослови его святая Магдалина?
Малышка проказливо хихикнула:
– Его зовут брат Лоренцо. Пойдемте, я провожу вас во владения монахов-госпитальеров!
Сопровождаемая девушкой, косившейся на меня смущенно и восторженно, я пересекла больничную приемную, перегороженную невысокой стойкой регистратуры, плотно заставленной узкими стеллажами с бумагами. В холле наблюдались следы спонтанно возникшего смятения – валялись перевернутые диванчики и осколки двух разбитых напольных вазонов с жалкими остатками увядшего фикуса и чахлой герани.
– Вы здесь совсем одна? – жалостливо спросила я, присматриваясь к хрупкой фигурке.
Девушка доверчиво кивнула:
– Когда началось это неожиданное похолодание, врачи и медсестры спешно отправили по домам всех пациентов и разбежались сами, торопясь вернуться к семьям. Их не за что осуждать, каждый на их месте поступил бы точно так же. А совсем уж тяжелых больных у нас на этот момент не осталось. Был один безнадежный с раком крови, но он скончался сутки назад…
– А ты? – спросила я, сама не заметив, как случайно перешла на дружескую фамильярность. – Почему ты не ушла домой?
– А мне некуда идти, – скромно улыбнулась девушка. – Мой дом здесь. Монахи никогда не покидают архива, а для меня выделили маленькую комнату в заднем крыле и дали работу сиделки. Я сирота, усыновленная пожилым братом Лоренцо. Поэтому я называю его дедушкой.
Я сочувственно погладила светлые волосы малютки, замечая, что она совсем еще дитя. Вряд ли ей
