сам колдун — сгорбленный, одетый в звериные шкуры мужчина, припадочно трясущий длинной седой бородой. Под кустистыми бровями болотного анахорета гипнотизирующе светились красные угли маленьких, глубоко посаженных глазок. Тристан чуть не умер со страху, а госпожа де Вильфор глухо вскрикнула и обреченно зарыдала, понимая, что обратного пути назад у нее уже нет.
— Пришла! — то ли вопрошая, то ли утверждая, насмешливо проскрипел колдун.
— Пришла, господин Жиль! — смиренно подтвердила Онорина. — Не откажи в милости, помоги!
От проклятого аббатства остались только невысокие руины стен да скособочившаяся часовенка на пригорке с мертвенно сияющим в лунном свете куполом. Невдалеке кто-то гулко захохотал, завыл нечеловеческим голосом.
— Знаю, в чем твоя беда, — ответствовал колдун. — Прогневила ты Бога и не вняла советам моей покойной матери. Но явилось мне знамение темное прошлой ночью, а посему помогу я тебе, коли цену, мною запрошенную, заплатишь, не поскупишься…
Онорина жертвенно и утвердительно кивнула, пылко прижимая к себе горячее от лихорадки тельце сына.
— Не бойтесь… — покровительственно улыбнулся отшельник. — А ты, отроче, слезай-ка с материной спины, помолись на четыре стороны да отбей семь поклонов покаянных…
В той стороне, где слышался хохот, раздался разочарованный стон, и все разом стихло…
Колдун велел Онорине не подходить вплотную к часовне и ждать у ограды, а Тристану приказал подползти к висевшей на той самой осине трухлявой иконе Божьей Матери, перевернутой вверх ногами.
— Совсем я слаб стал, близится мой смертный час… — непонятно кому пожаловался Жиль и дал Тристану выпить какого-то вонючего отвара. В голове у мальчика прояснилось, страх исчез. Колдун одобрительно фыркнул, довольно потер ладони и закружился вокруг осины, шепча слова отговора:
— Стану я раба божьего Тристана благословлять, пойду, перекрестясь, из двери в дверь, из ворот в ворота, во чисто поле. В чистом поле стоит престол, на престоле Мать Честная — Святая Богородица, держит острый меч. Подсоби, помоги рабу божьему Тристану от укоров, от призоров, от ночных переполохов, от шепоты, от ломоты, от сухоты, от двенадцати родимцев я его отговариваю — от белого, от черемного, от червового, от лиха одноглазого, от змея двузубого — спаси, Богородица! Аминь!
Но мальчик продолжал не шевелясь сидеть в траве. Колдун задумчиво почесал в затылке и пошел в обратном направлении, выпевая совсем другие слова:
— Стану я раба отвергнутого Тристана благословлять, пойду, перекрестясь, из двери в дверь, из ворот в ворота, во чисто поле. В чистом поле стоит престол, на престоле Мать Черная — Госпожа Демонов, держит острый меч. Подсоби, помоги рабу отвергнутому Тристану от укоров, от призеров, от ночных переполохов, от щепоты, от ломоты, от сухоты, от двенадцати родимцев я его отговариваю — от белого, от черемного, от червового, от лиха одноглазого, от змея двузубого — спаси, Госпожа Демонов! Аффазаил!
— А-а-а! — вдруг истошно закричал мальчик, чувствуя нестерпимую боль во всем теле. Из его глаз и ушей закапала кровь, ноги подкосились, и он упал у амвона, корчась в конвульсиях…
— Нет на оном отроке милости ни Божьей, ни демоновой! — растерянно взвыл колдун. — Остается единственный выход: он должен принадлежать Тьме и вечному бессмертию во Смерти!
— Спасите его, господин Жиль! — взахлеб рыдала Онорина. — Я все отдам за жизнь сына!
— Дар! — требовательно приказал колдун, выжидающе протягивая руку, и госпожа де Вильфор тут же положила в нее бесценное бриллиантовое колье, на протяжении многих поколений по наследству передающееся в роду ее мужа. Отшельник повесил дар на осину, но Тристан вопил пуще прежнего.
— Подари дереву живую кровь! Иначе не спасешь своего сына! — повелел колдун. — Отдашь ли жизнь мужа за жизнь мальчика?
— Отдам! — не раздумывая ни минуты, согласилась Онорина, чувствуя, как радостно забилось ее обиженное на Ральфа сердце. — Забирай!
Осина прожорливо взмахнула ветками, а вой Тристана стал чуть слабее…
— Мало одной жизни, — нахмурился колдун, — дари еще чью-нибудь…
И тут случилось неожиданное. Из кустов ракиты выскочила перемазанная в грязи Франсуаза де Ранкур, чьи неестественно расширенные глаза горели безумным огнем. Ее платье превратилось в лохмотья, а всклокоченные волосы стали белы как снег. А руке сумасшедшей поблескивал обнаженный кинжал.
— Я тебя выследила, чертова ведьма! — истерично взвизгнула Франсуаза. — Ты погубила моего Ральфа, так умри за это! — Ее кинжал вонзился в грудь Онорины.
Госпожа де Вильфор зарычала, будто голодная волчица, и зубами вцепилась в горло бывшей подруги. Две женщины, тела которых переплелись в неразрывном смертельном объятии, сделали пару нетвердых шагов, оступились, попали в трясину и начали тонуть, так и не отпуская друг друга…
Тристан ощутил, что мучающая его боль исчезла без следа, и, пошатываясь от слабости, поднялся на ноги…
— Плохо мне, помираю я, — шептал колдун, спиной сползая по стволу осины и безразлично взирая на болотную жижу, сытно чавкнувшую над телами поглощенных ею женщин. — Плохо мне, сынок, помоги. Возьми меня за руку…
Тристан шокировано помотал головой и отступил на пару шагов. Колдун лежал под осиной и слабо шарил в траве, словно что-то искал…
— Дай руку, мальчик, — хрипел он. — Видишь же — мается моя душа, никак из тела не выходит…
Из рассказываемых матушкой сказок Тристан прекрасно знал, что перед смертью каждому колдуну требуется передать кому-то свою черную силу, удерживающую его в мире живых, и поэтому понимал: ему нужно без оглядки бежать из этого страшного места. Но, будто подчиняясь чьему-то судьбоносному тычку в спину, мальчик безвольно подошел к Жилю и кончиками пальцев прикоснулся к его судорожно сжатому кулаку. Колдун шумно вздохнул, дернулся и затих, некрасиво отвалив челюсть, а новоявленный преемник его талантов испытал внезапный энергетический укол, пронзивший его ладонь. Мальчик изумленно взглянул на свою руку и увидел небольшое черное пятно, медленно исчезающее с его ладони — так, словно переданная колдуном сила впитывалась в кожу Тристана, проникая все глубже в его тело и затаиваясь где-то внутри, чуть пониже сердца. Он испуганно прислушался к себе, но не обнаружил ничего необычного, только непривычное доселе физическое здравие, ясность мыслей и остроту всех чувств. И именно это последнее открытие повергло малыша в трепет, заставив сделать шаг, другой… А потом Тристан опрометью бросился прочь, убегая вон из аббатства — скорее в лес, на тропу. Деревья стеной вставали у него на пути, не отпуская на свободу; луна погасла, а кто-то невидимый опять начал хохотать, и сквозь эти жуткие звуки, сквозь нарастающий ликующий гул несся за ним, не умолкая, чей-то злорадный голос:
— Запомни, Тристан, теперь ты принадлежишь Тьме!
С тех самых пор Тристан уже никогда ничем не болел, а, наоборот, чудно расцвел и похорошел. Его воспитал дед — граф де Шуазель, потому что в ту же злополучную ночь, когда мать юного шевалье де Вильфор бесследно сгинула на болоте, куда вроде бы отправилась за травами для сына, господин Ральф сорвался с обрыва и погиб. Так Тристан унаследовал все состояние своей семьи, получил дар покойного колдуна и вступил на страшную стезю черного воина, против собственной воли уготованную ему силами Тьмы.
Тристан заботливо поправил гофрированную трубку, врезанную в дыхательное горло старого священника еще в машине «скорой помощи», и испытующе заглянул в его бессмысленно приоткрытые глаза, вкладывая в свой взгляд всю доступную ему гипнотическую силу.
«Не вздумай умереть! — мысленно приказал стригой. — Заруби себе на носу, ты нужен мне живым. Ненадолго, но все-таки нужен!»
Старик мучительно застонал, видимо обостренной интуицией умирающего частично прочитав, а частично угадав эгоистичные мысли стригоя. Пунктир его пульса, усиленный электронным зуммером, зачастил и начал сбиваться. Ответить Тристану он не смог, потому что его горло и грудь сейчас оказались не способны дышать (это за него проделывал серый ящик подключенного к пациенту прибора) и практически ему не принадлежали.
