найденные в «Приюте странников». Стараясь не сбавлять темп, мы ровным шагом пересекли лежащую у подножия Белых гор долину, то и дело поглядывая на перевал, хорошо различимый в дневном свете. Надписи на карте и слова мнимой Марэны морально подготовили нас к тому, что подъем станет нелегким.
Тропа, ведущая вверх, вилась вдоль больших валунов, которые волей-неволей заставляли задуматься об обвалах, столь нередких в горах. Наши ноги постоянно ушибались о мелкие камушки, невидимые под тонким слоем снега. Пальцами рук, замерзшими даже в перчатках, приходилось цепляться за скальные выступы. Ниуэ и лайил постоянно поддерживали меня, поскольку я несла завернутую в одеяло мантикору. Двигались мы медленно и с натугой, что идеально соответствовало нашему подавленному состоянию.
— Я все время думаю о тех адептах, что проходили эти испытания до меня, — решила я подбить своих друзей на болтовню, дабы развеять мрачное молчание. — Как им это удавалось?
— А я, если честно, не представляю, каким героем нужно родиться, чтобы выдержать подобное, — пожала плечами Ребекка. — Кстати, вас, чародеев, в Блентайре не так уж много. Видимо, стать магом куда труднее, чем, к примеру, воином или охотником.
— А из чего складывается процесс обучения у воинов? — заинтересовалась я, стремясь хоть как-то отвлечься от терзающего меня холода. — Расскажи нам, пожалуйста.
— Расскажи! — тут же поддержал меня ниуэ. — А то ты вся такая загадочная.
— Загадочные женщины — это те, которые выходят замуж за гадов! — во все горло расхохоталась воительница, заставив своего нареченного обиженно надуть губы и отвернуться.
Словно извиняясь за грубую шутку, лайил снисходительно похлопала его по плечу и ударилась в откровения.
— Конечно, никто не посылает нас первым делом на полосу препятствий, — усмехнулась она, польщенная пристальным вниманием к своей неотразимой персоне. — Все проходит вполне обычно: тренировки по десять часов в день, однообразная еда, наряды по казарме… Пора ученичества пролетает стремительно, как быстротечный кошмарный сон. Ну сами понимаете, бег, стрельба из лука, верховая езда, рукопашный бой, снова бег — и так по кругу… В общем, ничего особо приятного.
— Зато ты такая сильная и смелая! — поощрительно улыбнулась я.
— Ах ты подлиза! — Воительница довольно щелкнула меня по носу, за что немедленно получила ощутимый клевок от Мифрил.
— Эй, а твоя крошка-летунья становится все сильнее! — Ребекка с притворным возмущением воззрилась на задиристую мантикору. — Не успеешь оглянуться, как она совсем богатыршей станет!
— Растет, — одобрительно улыбнулся Беонир. — Спустимся с гор — и пусть она идет сама. Ладно, Йона? Ей уже пора учиться твердо стоять на ногах.
— Договорились, — кивнула я, ощущая, как оттягивает руки изрядно потяжелевшая Мифрил.
Заночевать решили у самого подножия Белых гор. Припасенная еда оказалась питательной и вместе с тем невероятно вкусной. Хотя подозреваю, что столь голодные и усталые путники, как мы, способны с аппетитом съесть даже жаркое из подошвы собственного сапога. Оставив меня обустраивать лагерь, Беонир вместе с Ребеккой отправился на поиски дров, ведь ночи в горах куда холоднее, чем внизу, в долине. Они вскоре вернулись, неся в руках охапки прутьев и веток. Предусмотрительно связав хворост в вязанки, мы, наскоро поужинав, легли спать. Утром предстояло начать покорять перевал Косолапого Медведя.
Следующий день подарил нам дивное зрелище: облака, словно сделанные из розового пуха, и отсутствие снегопада. Дорога с самого начала забирала круто вверх, так что мы шли медленно, со страхом ожидая, что еще немного — и придется карабкаться на четвереньках. К полудню все трое взмокли и тяжело дышали, но перевал не собирался сдаваться так просто и, казалось, не приблизился ни на йоту.
— Да-а-а… — Ниуэ с сочувствием смотрел, как я, захлебываясь и обливаясь водой, жадно пью из фляжки, и разочарованно качал головой. — Таким вялым темпом мы будем подниматься наверх не меньше двух дней.
— Ты куда-то спешишь? — сердито буркнула воительница, которую собственная усталость только раздражала. — Торопятся только диарейные больные, в сортир.
— Не я, а Йона, — хладнокровно парировал юноша.
— Два дня — это ничтожно мало по сравнению со всей моей жизнью, — успокоила я обоих. — Просто продолжим идти вперед, а там будь что будет.
— Мой отец всегда именно так и говорил, — уважительно кивнул Беонир. — Делай что должно — и будь что будет. Пожалуй, ничего лучшего в такой ситуации и не придумать.
— Фаталисты, — угрюмо буркнула лайил, недовольно морща обветренный нос. — Здравомыслящие люди заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли они проживут. Между тем жить правильно — это всем доступно, а вот жить долго — мало кому.
— Не бойся, мы не умрем, — безмятежно улыбнулся Беонир. — Я это чувствую.
— А я чувствую только жуткий холод, — отрезала несговорчивая воительница, со вздохом сожаления поднимаясь на ноги. Она засыпала во фляжку свежую порцию чистого снега и убрала посудину в нагрудный карман. — Ладно, пошли уж.
Так мы и сделали, хотя дорога с каждым часом становилась все хуже. Кажется, надвигалась буря. Сильный, пронизывающий ветер дул навстречу, что замедлило наш и без того небыстрый шаг. С двух сторон над нами возвышались горные пики, и казалось — они неодобрительно следят за наглецами, осмелившимися проскочить у них под носом. Ребекка и Беонир шли медленно, согнувшись под неимоверным грузом собранных ими дров. Из-за своих хрупких крыльев я могла нести сумку только на плече, другой рукой прижимая к себе Мифрил. Я старалась не думать о том, что становится все холоднее. Мы ужасно замерзли, хотя по нашим телам струился пот, вызванный труднопроходимой каменистой тропой, доступной лишь ловким горным козам. Ноги постоянно подворачивались, скользя на неровностях. Да, теперь-то мы прекрасно понимали, почему эту узенькую тропку назвали перевалом Косолапого Медведя!
Ближе к вечеру мы начали оглядываться в поисках подходящего места для ночлега, но эти поиски обещали затянуться. Дорога все еще резко поднималась вверх, а по обе стороны от нее были разбросаны громадные валуны, темные от моросящего дождя, смешанного с крупными хлопьями липкого снега. Понимая, что через час на землю опустится непроглядная тьма и станет совсем ничего не видно, Ребекка решительно остановила нас с Беониром, все еще высматривавших свободную от камней площадку, и начала двигать валуны, расчищая пространство. Под этими камнями не росла трава, а лишь чавкала непромерзшая грязь. Но выбирать не приходилось. Мы расчистили небольшой пятачок земли и разожгли костер, используя драгоценное топливо, с таким трудом принесенное сюда.
Ночью мы по очереди вставали, дабы подбросить в огонь сучьев: темное время суток оказалось чрезвычайно холодным, и тепла наших плащей было недостаточно даже для крошки Мифрил, клубочком свернувшейся под ворохом наваленных на нее одежек. Ветер выл и свистел на все лады, выкрикивая что-то неразборчивое, сильно смахивающее на угрозы. Судя по всему, он всерьез вознамерился не пустить нас на перевал, навечно похоронив среди камней и снега. Но в ответ я лишь упрямо стискивала зубы, готовая бороться с чем угодно: с ветром, холодом, мраком. Я не собиралась сдаваться!
Утро не принесло никаких улучшений. Небо постепенно наливалось тревожным красным светом, предвещающим приближение бурана, но мы не могли судить об этом точно из-за низко висящих облаков, беспрестанно изливавших на головы невыспавшихся и продрогших путников все новые порции влаги, смешанной со снегом. Завтракали молча, ибо резкий переход из теплой ранней осени в горный холод остудил наш пыл и не способствовал созданию хорошего настроения. Вскинув на плечи свои изрядно отощавшие мешки, мы продолжили восхождение.
Уже во второй половине дня обнаружилось, что тропа впереди завалена огромными базальтовыми обломками, а менее крутым подъем так и не становился. Тоскливо оглядев ожидавший нас путь, мы начали упрямо карабкаться на горную кручу, верхушка которой, кажется, упиралась в самые облака.
Мне все-таки пришлось пересадить Мифрил к себе за спину, дабы освободить руки и иметь возможность хвататься за обледенелые, скользкие камни. Но при этом я с затаенной гордостью ощущала, что маленькая мантикора не испытывает никакого страха, доверяя мне всецело и безоговорочно. Крепко вцепившись когтями в мою сумку и плащ, Мифрил не издавала ни одного протестующего звука, хотя тряска
