– Ну не Ланса же! – издевательски выдал Эткин, одним нажимом когтя превращая в каменную крошку ни в чем не повинный валун. – Генрих, ты если начинаешь тормозить, то уже не можешь остановиться…
Сильф разъяренно встопорщил усы, становясь похожим на сердитого и драчливого кота:
– В отличие от тебя я не отношусь к идеалистам и четко понимаю – в нашем мире хватает зла, бороться с которым нужно отнюдь не добром, как ты только что нам заливал, и не цитатами из морально устаревших трактатов!
– Так ты сторонник насилия? – испуганно пискнул Ланс, прячась от греха подальше за мощную спину орка.
– А я сюда не конфеты раздавать пришел, – предупреждающе ощерил зубы Генрих, – по примеру Эткина, да ждать, когда обожравшееся сладостей зло соизволит сдохнуть само. Со злом нужно бороться решительно, вовсю применяя грубую силу…
– Ага, – саркастично фыркнул дракон, по-собачьи усаживаясь на задние лапы и складывая передние на своем впалом животе, – вот мы и коснулись самого животрепещущего вопроса: можно ли бороться со злом насилием?!
– А че, нельзя разве? – искренне удивился орк. – Так, это, на всех злыдней конфет точно не напасешься…
– Зло так сразу не убить! – осуждающе покачал головой рассудительный Марвин. – Оно – живучее!
– Вот именно, – наставительно рявкнул крылатый философ, выпуская струйку дыма. – Поэтому страшно даже представить, что сделает с нами недобитое, оклемавшееся после изнасилования зло…
Генрих со стуком уронил на камни свою рапиру:
– Раздери меня гоблин, но, кажется, ты прав…
– Угу, – расплылся в радостном оскале дракон. – Поэтому пусть со злом борется тот, кому от рождения предназначено заниматься сим нелегким делом…
– Ульрика? – ошалело вытаращился Генрих. – Она?
– Вот и конфеты заодно сэкономим! – успокаивающе улыбнулся Марвин, протягивая благодарно заморгавшему полукровке сахарного петушка на палочке.
– И что ты предлагаешь предпринять дальше? – спросил у дракона куда более сдержанный в проявлении эмоций Огвур.
Дракон довольно хмыкнул:
– Как обычно, объединить приятное с полезным. Генриху не терпится найти Ульрику, тебя интересует судьба Храма Розы, а мне нужны бесследно исчезнувшие драконы. Марвину до смерти любопытно, что за тайны скрывает мир богов, а Лансу хочется новых впечатлений. Полагаю, все наши желания в итоге удовлетворятся, ибо они связаны между собой незримой нитью судьбы…
– Ишь ты, опять разумничался, – чисто для проформы буркнул совершенно успокоившийся де Грей. – Если знаешь, куда идти и что искать, тогда не болтай, не трать время попусту, а просто веди нас за собой…
– Ой, – жалобно захныкал мгновенно управившийся с леденцом полукровка, – опять куда-то идти? Сколько же можно-то… Бедные мои ножки!
– Поплывем, – великодушно предложил дракон, опускаясь на воду и приглашающе сворачивая крылья на спине так, что они образовали вполне удобное сиденье. – В одной старинной книге я вычитал умную фразу: все дороги ведут в Рим. А теперь мне представилась уникальная возможность проверить – куда же ведут реки?..
В очередной раз устроившись на давно уже ставшей привычной драконьей спине, Генрих предался безрадостным размышлениям. Он прекрасно осознавал, что складывающаяся ситуация гоблински ему знакома, поэтому и одолевающие сильфа мысли также текли по накатанному, изрядно наболевшему руслу…
«Сердце не обманешь, – печально констатировал барон. – А любовь нелюбовью не вышибешь». Его скоропалительный брак, предназначенный стать лекарством от тоски по Сумасшедшей принцессе, гвоздем засевшей в душе де Грея, оказался сущим наказанием. И это еще мягко выражаясь… Удача при выборе спутника жизни заключается в том, чтобы, вслепую сунув руку в бочку со змеями, вытянуть ужа… Но Генриху не повезло – он промахнулся… Тоскуя по недостижимой, словно звезда, Ульрике, он глупо рискнул и вытащил настоящую гадюку! И вот эта-то самая змеюка теперь неторопливо выедала ему сердце, вытравляя из него все радости, шалости, да и само желание жить тоже. Когда боги хотят наказать мужчину за какие-то грехи – они насылают на него сварливую, глупую, себялюбивую женщину. А кары страшнее немилой жены в мире не существует!
Сначала Генрих посчитал спасение Лилуиллы своей величайшей победой, призванной пробудить ревность Сумасшедшей принцессы. Но, как известно, победитель плачет дважды – от радости победы и от горечи ее плодов. Сию немудреную истину барон вкусил в полной мере. Теперь женщины рисовались ему карающим бичом, способным разрушить все и вся. А вы хоть раз задумывались над тем, почему ураганы называют женскими именами? Да потому что вначале они загадочны и прекрасны, а потом буквально вытряхивают из вас душу, разрушают ваш дом и вносят в ваше некогда размеренное существование ужасную неразбериху и хаос. При этом женщины искренне считают себя скромными и тихими овечками, ибо любая из них скорее покается в совершенных ею грехах, чем признается в своих слабостях и ошибках. Впрочем, по части повторения уже совершенных ошибок мужчины ненамного отстали от прекрасной половины человечества, с не менее завидной регулярностью наступая на ими же самими разбросанные грабли. И в этом Генриху еще предстояло убедиться в будущем…
Ничего в этой жизни не дается нам настолько дешево, как хотелось бы. А особенно – счастье, за даже временное достижение которого приходится платить непомерную цену. Как и за любовь, кстати. Но стоит ли ставить знак равенства между словами «счастье» и «любовь»? Наверно, Генрих и сам плохо понимал, что конкретно так сильно влечет его к Ульрике, – ведь она никогда не являлась тем образцовым и безмерно идеализированным эталоном, столь дорогим каждому мужскому сердцу. Она никогда не была сексапильной кокеткой или отменной хозяйкой, не обладала покладистым характером или воспеваемой в балладах девичьей скромностью. Не отличалась робостью сизокрылой голубки и не благоговела перед мужским авторитетом. Напротив, она дралась как бретер[59] и ругалась скабрезнее сапожника. Она мыслила не по-женски объективно и не стеснялась отстаивать собственную точку зрения. Она не увлекалась нарядами, не кокетничала, да и готовить вряд ли умела. Но при этом она всегда оставалась только сама собой, производя впечатление на редкость целостной, гармоничной натуры – невозможной, невероятной, бесподобной Сумасшедшей принцессой. Той, ради которой Генрих бросил пребывающую на сносях жену и ударился в самые головокружительные приключения. И все ради одной- единственной цели – увидеть ее, помочь ей…
К тому же, и следует признать сей факт свершившимся и очевидным, мужчины всегда убегали от брака. Сначала самозабвенно добивались, домогались любимой женщины, а после получения желаемого, тут же утрачивали к ней интерес. Быт убивает любовь. Об этом Генрих как-то позабыл. А ведь именно поэтому и спасаются мужчины от тяжких уз брака. Бегут вприпрыжку, толпами. Несутся в трактир, прячутся за книгами, занимают места за столами с азартными играми, уезжают на рыбалку, сверлят лед и часами тупо пялятся в лунку, ни о чем особенно не мечтая. Пытаются достичь нирваны. Стараются не думать. Ибо если задумаешься – становится страшно…
Им страшно, этим смелым парням. Семейная жизнь требует усилий, работы над собой, поиска компромиссов. Ежедневных и ежечасных. Любовь – это не шутка и не развлечение. И посему заигравшимся в героев парням приходится весьма трудно. Они не могут признаться в собственной уязвимости и откровенно сказать: «Так, стоп. Кажется, у меня депрессия, мне срочно нужно к лекарю или магу, а вернее – к обоим сразу». Они не имеют права даже на слезы. А поэтому – прочь. Подальше от жены, галопом в похождения, авантюры и интриги. А в самом тяжелом случае – на войну… Совершенно не считаясь с тем, что еще совсем недавно эта до смерти опостылевшая жена тоже была желанной, ну или хотя бы считалась таковой… А что же этакого приключилось? Да ничего особенного – просто любовь прошла.
Необременительная любовь – привлекает, надоевшая и погрязшая в рутине – отталкивает. Недоступная женщина кажется во сто крат желаннее, будто запретное яблоко с соседской яблони. Срабатывает избирательный принцип: не так хорошо с вами, как плохо без вас. Не принадлежащая тебе женщина манит
