проморгать момент наступления нового дня, по тревожному, необъяснимому предчувствию просто обязанного принести с собой нечто значимое и особенное. Наш новый день – интересно, каким он станет? Думаю, ему суждено до основания разрушить старый, давно укоренившийся жизненный уклад, расчистив место для построения иного фундамента нашего мироздания. Но знала ли я досконально, что именно собираюсь строить? Стоило ли столь напористо крушить прогнившее, но такое привычное для всех бытие, еще не определившись детально с запутанным переплетением обновленных созидательных путей? Да и куда вели эти пути? А ведь человек, не осведомленный точно, куда он идет, вполне способен прибыть не туда. Попутный ветер никогда не направит к берегу плывущий неправильным курсом корабль. Забывшая маршрут перелета птица обречена на гибель. Сейчас я одновременно напоминала себе и заплутавшую птицу, и корабль без парусов, попавшие в затягивающий водоворот неопределенности… И признаюсь честно, я вовсе не горела желанием брать на себя неблагодарный труд по созданию этой новой жизни, якобы несущей нам счастье и спокойствие. Все мои комплексы и привычки, все столь милые моему сердцу недостатки и эгоистичные отговорки властно цеплялись за старый жизненный уклад – пусть несовершенный и опасный, но зато такой обыденный и знакомый. Нелегко сознательно нарушать законы мирового равновесия, сдвигая с места заржавевший маятник фатума и вновь запуская его ритмичные раскачивания, но уже совершенно в другом направлении. Поэтому любые изменения в нашей жизни протекают медленно и лениво, причиняя боль, что происходит по причине инерции в мыслях и поведении, из-за внутреннего сопротивления нас самих и противодействия окружающих. Нелегко бороться за свое собственное счастье…
– Нелегко, – неожиданно вклинился в мои размышления голос Эткина, – это ты точно подметила. Впрочем, ты всегда отличалась завидной наблюдательностью…
– А если я откажусь? – Я приподнялась на локте, обращаясь к глыбой нависшему надо мной другу, выглядевшему еще более серым и массивным в мутном сумраке подкрадывающегося рассвета. – Просто плюну на все, заберу Люция – и уйду домой, к генералу Рахсагору и его демонам. Разве не обрету я там счастье и покой? Разве я их не заслужила?
– Возможно, и обретешь, – насмешливо фыркнул дракон, – но лишь ты одна. И не надолго, а лишь до тех пор, пока демиурги нас всех не прихлопнут, будто сонных мух. Хотя, – тут он многозначительно чиркнул когтем себя по горлу, – ты до того дня точно не дотянешь: тебя совесть раньше заест, ибо совестливая ты у нас и обязательная – аж до жути…
– Ну да, – согласно усмехнулась я, – совесть всегда напоминает мне толстого хомяка.
– Почему? – не понял Эткин.
– А она постоянно или спит, – я зевнула и сладко потянулась, – или грызет…
Гигант одобрительно фыркнул:
– Угу, она такая!
– И врагов, значит, спасать до кучи придется? – немного растерянно справилась я у дракона, не осмелившись в открытую упомянуть о Ринецее. Но мудрый друг и так отлично меня понял.
– Всех без исключения! – ехидно прогудел он, сворачиваясь в комок возле моего скромного ложа и язвительно цыкая зубом. – А ты как намеревалась поступить, разборчивая моя? Поздно спохватилась, некогда уже тебе нас на врагов – не врагов сортировать, всех оптом спасать придется! – И Эткин саркастично заржал, безмерно довольный собственным остроумием.
Я натянуто улыбнулась:
– Если враг не сдается, то нужно найти себе другого врага?
– Нет. Нужно пересмотреть классификацию врагов в корне, – наставительно буркнул Эткин. – Ибо наши враги – тупые. Они думают, будто это мы – их враги, хотя на самом деле враги – они…
Я кусала губы от едва сдерживаемого смеха, глядя на разгорающийся в небесах рассвет. Пытаться переспорить дракона – занятие совершенно бесполезное, изначально обреченное на провал. Вот я и не пыталась, а просто подмигнула ему с самым поощрительным видом. Эткин горделиво дернул нижней челюстью – дескать, уж какой есть!
Я через силу, превозмогая все нарастающее ощущение неумолимо приближающейся опасности, поднялась с земли и начала собираться в путь. В конце концов, если тебе трудно, значит, ты идешь в правильном направлении. И посему сейчас меня беспокоило лишь одно – никогда доселе не виданное мною выражение морды Эткина, исполненное какого-то величавого, немного неземного умиротворения…
То, что мы ранее принимали за горы, оказалось отнюдь не горами. Огромные и чудовищно бесформенные известняковые наросты, напоминающие выросшие посреди дороги сталагмиты, перекрывали посыпанную песком путеводную полосу, упирающуюся прямо в эту неожиданную преграду.
– Обойдем? – то ли предложил, то ли констатировал Генрих, вынимая из ножен кинжал и небрежно ковыряя бурую, мягкую, легко поддающуюся стали породу.
– Слишком далеко, – на глаз прикинула я, оценивающе рассматривая простирающуюся вправо и влево гряду. – Может, попробуем прорыть туннель?
– Осторожно! – испуганно вскрикнула Ларра, тревожно наблюдавшая за небрежными манипуляциями сильфского клинка. – Это не камни!
– Серый мел? – предположил Марвин, ногтем отколупывая крохотный обломочек слоистого покрытия.
– Нет, – печально опустила драконица длинные ресницы, – это мой народ!
– Пропавшие драконы? – Я отшатнулась, пытаясь осмыслить услышанное и поверить в сию неправдоподобную версию. – Но как… – Хотя да, мои глаза уже цепко отслеживали едва различимые линии, почти затертые временем и скрытые под толстым слоем осадочного налета. Вот мощный хвост, неловко замершая лапа, угловатый гребень, кольцом изогнутая шея, расширившиеся в последнем вздохе ноздри… Горы состояли из плотно переплетенных десятков и сотен драконьих тел, слившихся в последнем предсмертном объятии, тесно прижавшихся друг к другу и словно бы пытающихся укрыть что-то хрупкое, ценное, нуждающееся в опеке и защите. Да это же…
– Ты угадала, – торжественно расправила крылья драконья царица, подчеркивая значимость моего страшного открытия. – Логрус собрал их здесь и повелел ждать прихода освободительницы, призванной повести драконов за собой – к свету и свободе. Но он сказал, что даже наше знаменитое долголетие не позволит моему народу выжить. И тогда мы решили уснуть, погрузившись в глубочайший летаргический сон, многократно замедляющий все функции наших организмов. Но перед этим они переплелись между собой, образовав непроходимый барьер, скрывающий от чужих глаз Храм Розы…
– Время шло, – подхватила я, – занося спящих драконов песком и пылью, превратившимися в многослойный панцирь…
– Да, – закончила Ларра. – Именно так все и случилось. Но теперь ты пришла во владения Пустоты, а в руках у тебя – Данриэль Алатора, способная пробудить всех драконов и вернуть в наш мир магию.
– Так за чем же дело стало, – радостно рассмеялась я, выхватывая нужную из даг и начиная скоблить ею поверхность ближайшего куска известняка. Но, увы, ничего не произошло. Порода просто послушно крошилась под лезвием Иглы, не торопясь становиться живой плотью и упрямо отказываясь обретать форму тела. Что-то было не так…
«Она не активирована! – вдруг всплыло в моем мозгу предупреждение Оружейницы. – Тебе предстоит принести великую жертву – забрать жизнь одного, дабы воскресить многих…»
– Чьей жизнью мне придется пожертвовать? – потерянно шептала я, обводя потухшим взглядом моих поникших друзей. – Кому предначертано стать этим героем?
И тут до меня дошло…
– Нет, – надрывно закричала я, с отвращением отшвыривая страшное оружие, срубленным деревом валясь на песок и бессильно колотя по нему стиснутыми кулаками. – Нет, что угодно, но только не он…
– Ульрика, – спокойно произнес Эткин, легко поднимая меня одной лапой и растроганно прижимая к своей необъятной груди, в глубине которой ровно стучало благородное, любящее сердце, – не плачь, родная моя. Ничего уже не изменишь, все предрешено судьбой. Существует лишь одна-единственная сила в этом мире, способная пробудить ото сна всех моих братьев и сестер. Вспомни свою чудесную балладу о мудрейшем из нас, ставшую пророческой. Потому что эта нужная нам сила – кровь последнего выжившего дракона… Моя кровь!
