загородной прогулке. А при этой температуре, близкой к точке кипения, «чинкветерре» напоминает крепкое бордо, взгромождается на язык, будто старуха, царапающая нёбо своим зонтиком.
Донельзя смущенный официант заявил, что бутылка пролежала на льду целый день.
— Целый день — это слишком долго! — в гневе выкрикнул Убальдини. — «Чинкветерре» — вино с тонким букетом, не подлежащее перевозке. Оно словно редкая тропическая птица, которая сникает и гибнет в неволе, оперение ее тускнеет, пение превращается в карканье. Стоит сейчас открыть бутылку, и по вкусу это будет пахнущая пробкой холодная вода. Унеси ее и подсунь вон тому американскому генералу. Скажи, что это очень сухое редкостное вино, и сдери с него двойную цену. Барыш положи в карман. Генерал будет в восторге, американцы любят все неумеренно дорогое, пусть и никчемное. С удовольствием буду наблюдать за ним, меня неизменно развлекает человеческая глупость. Потому и люблю свою работу. Только сперва принеси мне бутылку лучшего «лакрима кристи». Жаль, я настроился на «чинкветерре», но будет неплохо посмаковать для разнообразия нектар из гроздьев, которые получали питание из недр планеты, из отстоя уничтожившей Помпею лавы. У этого вина замечательно сильный привкус железа и вулканического пепла, резкость блестящей карикатуры. Чего стоишь? Ступай, неси бутылку.
Официант, разинувший рот от восхищения столь захватывающим, хоть и непонятным красноречием, тупо глядел на полковника, потом внезапно вернулся на землю, к исполнению своих обязанностей.
Убальдини пожал плечами.
— И еще что-то говорят о просвещении масс! Этот малый наверняка не понял ни слова.
— Можно, я начну? — спросил Валь ди Сарат.
— Тебя же еще не обслужили, — заметил полковник.
— Я имею в виду мой рассказ.
— Ах, да. Твой рассказ. Какая погода на побережье? Я слышал, паршивая.
Валь ди Сарат, вспомнив, что несколько ночей подряд жертвовал сном, тем более о временной глухоте от безудержного завывания сирены, допустил в свой тон легкую нотку раздраженности.
— Ты же, вроде, считал это дело срочным?
— Нет, — ответил Убальдини. — Ни в коей мере. Ничто не является таким срочным, как тебе кажется. Поспешность присуща подчиненным. Настоящий начальник никогда не спешит и удивляется только ожидаемому.
— Даже в вопросе жизни и смерти?
— Мой дорогой мальчик, «скорая помощь», на которой работают подчиненные, мчится по улицам, создавая опасность для прохожих, чтобы доставить в больницу пострадавшего. А блестящий хирург в больнице медлит.
— А если пациент умирает?
— Значит, на то воля Божья. В таких вопросах я фаталист.
— Ну что ж, в таком случае не стану рассказывать.
— Не глупи, мой дорогой, прошло достаточно времени, чтобы ты стал излагать свои сведения, не выглядя при этом слишком уж подобострастным — только говори помедленней.
Валь ди Сарат молчал. Убальдини бросил резкий взгляд на племянника.
— Теперь ты надулся. Это еще хуже, чем рвение. Не обижайся, мой мальчик, что учу тебя работе таким вот образом. Я верю в твой разум и знаю, что, раздражаясь этой моей манерой, ты усвоишь немало ценных уроков.
— Да пойми ж ты наконец, — вспылил Валь ди Сарат, — что твоя работа меня совершенно не интересует. Когда это дело будет завершено, уйду в плавание. Я это твердо решил, так что давай схватим этого человека побыстрее.
— Всему свое время, — ответил дядя, набрасываясь на поставленную перед ним грудку индейки. — Нетерпение явственно выдает твою неопытность. Возьми бизнесменов, которые преспокойно распродают весь мир друг другу. Когда двое из них встречаются для обсуждения, как разорить третьего, они заказывают обед. За аперитивом говорят о гольфе. За закусками — о рынке акций. За мясом — о женщинах. За сыром злословят об общих знакомых. За бренди рассказывают непристойные анекдоты, и лишь когда один из них поднимается, чтобы идти на другую встречу, они в нескольких словах формулируют дьявольски сложный план, и судьба их отсутствующего конкурента решена походя и бесповоротно.
То же самое с государственными деятелями. Встречаясь для обсуждения договоров, девяносто процентов времени они проводят на банкетах или в опере, начинают питать неприязнь друг к другу. Лишь в последний день этого недельного ритуала окунают перья в чернильницу и подписывают документ, а у людей меньшего ранга на это ушло бы всего пять минут. Но они знают: человеку, чтобы быть значительным, необходимо публично наслаждаться возможностью расточать время. Индейка великолепная, а вино, хоть и недостаточно выдержанное, вызывает воодушевление и нетерпеливость, особенно подходящие для сегодняшнего вечера. Скажи мне, рыжеволосые женщины привлекают тебя или отталкивают?
Лишь после этого полковник откинулся на спинку стула и, порывисто, шумно отхлебывая черный кофе, сдобренный каким-то ликером, способствующим пищеварению, жадно затягиваясь скрученной, будто канат, итальянской сигарой, согласился наконец поговорить о безрезультатном преследовании.
— Ты не смог поймать Винтершильда, — неторопливо начал Убальдини, — но схватил человека по фамилии Шуберт, у которого обнаружено много поддельных удостоверений личности. Поздравляю. Он может представлять собой особую ценность.
— На перекрестных допросах мы ничего от Шуберта не добились.
— Я думаю не о сведениях, — сказал полковник. — А о том, что он в наших руках. У тебя недоуменный вид. Ничего. Продолжай.
— Я убежден, — с жаром сказал Валь ди Сарат, — что у немцев существует в Италии какая-то организация взаимопомощи.
Полковник улыбнулся.
— Не веришь?
— Отчего же, — ответил Убальдини. — Не сомневаюсь, что есть.
— Мало того, — продолжал Валь ди Сарат, — их тайком вывозят отсюда на испанском судне «Фернандо По». Если этим занимается одно судно, другие суда этой линии вполне могут делать то же самое. Завтра утром первым делом нужно будет узнать названия других испанских судов, совершающих рейсы между Италией и Испанией.
— «Фернандо По», «Конкистадор», «Идальго», «Альмендралехо», «Хуан Хосе Льоссас», — перечислил, самодовольно улыбаясь, полковник.
— Ты знаешь, что они…
— Мой дорогой мальчик, этим занимаются не только испанские суда. Компания, о которой идет речь, именуется «Compacia Orienal y National of Barcelona». Она коммерчески связана с аргентинской группой «Atlantica la Plata», которая в свою очередь является компанией — учредителем Панамской судоходной линии, нескольких предприятий легкой промышленности, сети гаражей и еще много чего, в том числе пароходства «Монтес и Майер».
— Значит, ты знал об этом?
— Естественно.
— И не пресек?
Валь ди Сарат вышел из себя. Неужели он тратил время попусту? Есть ли кто-нибудь выше подозрений?
Убальдини пристально глядел на дымок от своей сигары, словно пытаясь его загипнотизировать.
— С какой стати мне это пресекать? — спросил он вполголоса.
Валь ди Сарат злобно хлопнул по столу.
— Потому что это твой долг!
Дядя бросил на него быстрый взгляд и произнес:
— Послушай, мой дорогой.
Затем подался вперед и негромко стал говорить бестолковому племяннику:
— Мы традиционно самая гостеприимная страна в мире. И этой традицией я горжусь. В стране до сих пор полно беглых немцев без документов или с поддельными документами. Они удирают на судах, иногда
