пятки хной, и… и…
– Оль, ты чего? – спросил он, не додумав до конца свою конструктивную мысль.
– Ничего.
– Да ладно, я же вижу!
– Все нормально.
– Да ладно!..
– Ники, смотри на дорогу.
На дорогу действительно лучше было бы смотреть.
Аль-Ханум, вторая линия обороны Кабула, находился километрах в двадцати от города.
Дороги нет. Вернее, есть нечто, что раньше, очевидно, было дорогой.
Большая дорога, вспомнилось Ольге из историй про Ходжу Насреддина. Насреддин и его верный ишак очень любили большие дороги. Вряд ли
Огромные ямы, как будто куча землекопов специально трудилась несколько лет, чтобы накопать их побольше. Все ямы разные, как по размеру, так и по форме. Некоторые уже старые, с круглыми, словно зализанными ветром краями. Другие совсем свежие – видно, землекопы все еще продолжают свои упражнения. Ольга даже знала, что эти самые землекопы называются «скаты». Машину бросает и качает, и Ники, сильно выпрямившись, смотрит куда-то вперед и вниз, за капот. Рот сжат, и руль он держит обеими руками. Только один раз быстро оглянулся через плечо, на свою драгоценную камеру в синем кофре. Она на заднем сиденье, ее придерживает Халед, и Ники это, кажется, не нравится.
Впереди ничего не видно – кругом пыль, коричневая, мелкая, противная. Не пыль – какао. К вечеру какао будет в волосах, в ушах, в носу, во всех складках одежды, в подмышках, в сгибах локтей, в глотке, везде!.. Сильный ветер крутит эту пыль, как будто кто-то мешает мутное коричневое зелье в ведьмином котле.
– Ники, ты, может, помедленнее поедешь?
– Помедленнее мы как раз к вечеру доберемся.
Он выкрутил руль, и Ольга повалилась на бок и стукнулась виском о стойку.
Халед опять засмеялся, и Ольге стало противно от его веселья.
Ники покосился на нее, взявшуюся рукой за голову, и пробормотал:
– Извини.
По обе стороны дороги, спотыкаясь, бежали назад сплошные заборы из пыльных камней и коричневой глины. Объезжая очередную яму, Ники резко поворачивал и притормаживал, и тогда щербатая растрескавшаяся стена вдруг появлялась прямо перед капотом из клубящейся мути. Вдоль заборов семенили ослы, тащили поклажу и наездников, закутанных в коричневые шали.
Шлагбаум с будкой вынырнул из пыли, и Ники остановил машину.
Приехали.
Пока проверяли документы, Ольга, выбравшись из «ровера», изучала тот берег – там «противник», талибы. Кокча, как все местные реки, мелкая, желтая, мутная и сердитая. Говорят, что весной они разливаются, эти реки, так что даже на джипе не проедешь.
Ольга смотрела на взбаламученную мелкую воду и думала с вялым удивлением – как она может разлиться, если ее почти нет?!
Подошел Ники, толкнул ее в бок – такая у него была манера, совсем не романтическая.
– Ты как? Все злишься?
Она уже почти успокоилась, кроме того, даже под угрозой немедленной смерти не призналась бы ему,
– Да я и не злилась.
– Я знаю, когда ты злишься, а когда нет.
– А почему мы дальше не едем?
– Потому, что наши документы еще не проверили. А пока их не проверили, ехать нельзя. Логично?
Ольга повернулась и посмотрела вверх, ему в лицо. Он улыбался, сверкали белые зубы, и мелкая пыль, попавшая в морщинки у глаз и рта, делала его старше.
Он взял ее за руку и покачал в разные стороны.
– Ну что? Мир?
– Мир, Ники.
– Вот узнать бы, из-за чего ты злилась.
– Ни-ког-да, – отчетливо выговорила она и вырвала у него руку. Его ладонь была жесткой, как будто он только и делал, что занимался тяжелой крестьянской работой. – А там что, на той стороне? Не видно никого.
– А что там должно быть? Татарское воинство на конях и с мечами?
Ольга пожала плечами. Ники вытряхнул из пачки две сигареты, одну для себя, другую для нее.
– Там все то же самое, что и здесь, – сказал он негромко, закурил и, прищурившись, посмотрел на тот
