Сопя и топая, он выскочил в просторный холл и обнаружил, что испытания еще не закончились. Красотка в голубом свитере и очках – ее мать – смотрела телевизор.
– Уже поговорили? – спросила она, поднимаясь.
Ники злобно ответил, что да, поговорили.
– Будьте осторожны за рулем, – безмятежно напутствовала его Алина, и он пообещал, что будет.
Они обе стояли у двери, провожая его, очень высокие, очень красивые, похожие друг на друга, в окружении мягкого света, высоких ваз, обнимающихся негритосов и японских циновок.
Никогда в жизни он еще не чувствовал себя так погано.
Дверь открылась, возвращая ему свободу, он неловко кивнул и опрометью кинулся в лифт.
– Странный молодой человек, – констатировала Ирина Михайловна и подхватила Мусю, тоже вышедшую провожать. – Что у него с лицом?
– Наверное, такой загар. Он только вернулся из Афгана.
Ирина Михайловна рассеянно почесала Мусю за ушком.
– Кого он так испугался?
– Меня, мам! Кого еще он мог испугаться!
– Ты к нему приставала?
– Ну конечно.
– А зачем он приезжал? Правда по делу?
– Правда.
– Или выдумал все?
– Мама, ничего он не выдумал! Или ты подозреваешь, что у меня с ним романтическая история?!
– Он не годится для романтических историй, – категорически заявила мать, – разве ты не видишь? Но ты можешь выйти за него замуж.
– Обязательно, – пообещала Алина Храброва.
Ники сворачивал с Ломоносовского проспекта, когда ему позвонил Бахрушин и велел немедленно приезжать.
– Где ты?
– На Ломоносовском.
Бахрушины жили на Маросейке, в Потаповском переулке. Ники несколько раз бывал у них, еще в той, нормальной и благополучной жизни.
– Что-то случилось, Леш?
– Я лечу в Афган. Завтра. Я хотел бы до этого с тобой поговорить.
– Сейчас приеду, – мигом отозвался Ники. – А что там, в Афгане?..
Он боялся услышать, что нашли… тело. Или тела.
– Ничего, черт побери, – ответил Бахрушин. – Даже слухов никаких. Какого рожна надо было брать заложников, если столько времени – ничего?!
Придерживая плечом трубку, Ники вытащил сигарету и повернул под стрелкой направо.
Дождь все шел.
«Все, кто тоже в подводной лодке, слушайте нас!» – шмыгая носом, сказала опечаленная Женя Глюкк, ведущая «Радио-рокс», которое Ники любил больше всего, и Шевчук грянул про «последнюю осень». Наверное, дождь его тоже достал.
Поставить машину было негде, как обычно вечером в центре, и Ники долго крутился, заезжал с разных сторон и в конце концов приткнул «Лендровер» на свободный пятачок, но идти было далеко, и он весь вымок, пока дошел.
– Ты чего, на велосипеде ехал? – удивился Бахрушин, увидев его.
– Полотенце есть?
Короткие волосы были мокрыми, и кожа на голове казалась холодной, как лягушачья.
Бахрушин кинул ему полотенце.
– Штаны тоже будешь снимать?
Штаны снимать Ники отказался.
В этом доме всегда ощущалось Ольгино присутствие, и сейчас, когда ее не было, казалось, что это не семейный дом, а пустыня. Непонятно, почему так получалось.
Все на месте – книги, фотографии, любимые чашки, пузатый и довольно замусоленный медведь размером с ладонь на компьютере. Все как всегда.
И именно эта привычность вещей ужасала. Ники предпочел бы, чтобы все лежало в руинах, чтобы дымящиеся развалины остались от спокойствия и уюта, но только не эта «всегдашность» – словно ничего не изменилось, словно не произошло того, что даже не перевернуло, а
