Ни разу она не сбилась с «Дмитрия Юрьевича» на «Диму» или просто на «Потапова», хотя вряд ли он был «Дмитрий Юрьевич», когда числился в ее учениках.
– … нам и в его приемной сказали, что приглашение он получил, но точно еще не знает, поедет или нет. Даже сегодня утром Тамарочка звонила, и ей ответили, что Дмитрий Юрьевич никаких распоряжений не давал и вряд ли приедет…
Никоненко насторожился, и «Федор Иванович Анискин» исчез, подмигнув ему на прощанье лукавым глазом.
– А с кем она разговаривала в его приемной?
– Ох, я точно не знаю. Вы бы у нее спросили… Она лучше меня расскажет. С его секретарем, наверное. А потом он так неожиданно приехал – с охраной даже, и на «Мерседесе», и сразу позвонили из администрации, а потом и префект подъехал… – От страшных воспоминаний о префекте голос у нее стал совсем тоскливый, и Никоненко понял, что ничего от нее не добьется. Весь вечер она так старательно боялась префекта и «самого Потапова Дмитрия Юрьевича», что вряд ли заметила хоть что-нибудь из того, что происходило на школьном вечере, а Игорь Никоненко внезапно стал подозревать, что происходило что- то очень интересное. Именно на вечере, а не после него.
И створка окна шевелилась красноречиво.
Со стороны лестницы послышались шаги, гулко отдававшиеся в пустом актовом зале, Никоненко оглянулся, и директриса воскликнула с облегчением:
– Вот и Тамара! Тамара, вот… товарищ из милиции хотел с тобой поговорить про записки.
– И еще про Потапова, – добродушно добавил Игорь, поднимаясь с неудобного, цепляющего за брюки стула.
Ему нужна была секунда, чтобы подумать. Эта самая неизвестная Тамара появилась вовсе не с той стороны, с которой должна была появиться, и это было странно. Так странно, что он даже не сразу взглянул на нее, пытаясь объяснить себе это ее появление.
– Я покурить выбежала, – объяснила Тамара жалобным контральто, – от всех этих дел я чуть в обморок не упала, честное слово!.. А вы как, Мария Георгиевна? Получше? – И, повернувшись к Никоненко могучим бюстом, пояснила: – Мне даже пришлось Марии Георгиевне валокордин накапать, она так переживала. И все остальные… переживали. Ужас какой!
У нее были черные горячие глаза, круглые и любопытные, никак не соответствовавшие общему внушительному облику, и она совсем не казалась испуганной. Ей любопытно, определил Никоненко. Любопытно и не страшно. Жалобное контральто – для него и для директрисы.
– А как вас зовут? – спросила Тамара, обливая его горячим взглядом быстрых сорочьих глаз. – Меня зовут Тамара Селезнева. Раньше я была Уварова, а еще раньше Борина.
Вопрос был задан тоном девчонки, которая только что приехала в пионерлагерь и многого ожидает от предстоящего лета. Игорь смотрел на нее во все глаза.
– Меня зовут Никоненко Игорь Владимирович. Я из уголовного розыска.
– Ты расскажи про записки, Тамарочка, – распорядилась директриса, у которой многолетняя привычка командовать взяла верх над страхом перед милиционером, – про записки и про то, как ты Дмитрия Юрьевича приглашала.
В одну секунду Тамара из лихой пионерки превратилась в добропорядочную активистку школьной самодеятельности, повернулась к Никоненко и вздохнула глубоко, как бы приготовляясь выложить как можно больше ценных сведений, но вновь появившийся вместо Никоненко Федор Иванович Анискин, деревенский детектив, ее перебил.
– А что там на улице? – спросил он самым задушевным тоном. – Все еще дождь?
– На улице? – переспросила сбитая с толку активистка. – На улице… да, дождь.
– Люблю дождь, – объявил «Анискин», – после весеннего дождя все в рост пойдет. Хорошо!
Директриса и активистка переглянулись с недоумением, но недоумение у них было разное – у директрисы жалобное и неуверенное, а у Тамары бойкое и, пожалуй, веселое.
Э, милый, да ты совсем дурачок, вот как переводилось ее недоумение.
Ну что ж, решил Никоненко, для начала неплохо.
– А вы с Потаповым в одном классе учились? – продолжил «Анискин», понизив голос на слове «Потапов».
– В одном, – согласилась Тамара, – только он тогда совсем не такой интересный был. Все английский учил и какие-то книжки читал. Мы на него и внимания почти не обращали. Он в нашу компанию не вписывался. Он такой… ботаник, знаете?.. У нас их таких двое было – он и Маруська Суркова, – тут Тамара слегка хихикнула, и Игорь Никоненко внезапно понял, что в десятом классе она была неотразимой, и всякие «ботаники» ее совершенно не интересовали. – Мы ее звали «моль бледная». Ой, господи, – она там в больнице кровью истекает, а я…
– С кем вы договаривались о приезде Потапова? С секретарем или помощником?
– Сначала с секретаршей, а потом с помощником, – охотно объяснила Тамара, – секретарша сказала, что приглашение он получил, но никто не знает, поедет он или нет, и до последнего дня никто этого не знал, а сегодня мне сказали, что он не приедет. – Она вдруг остановилась и вперила в Игоря свои угольные глазищи: – Господи, неужели это было только сегодня?
– Как же не приедет? – спросил Анискин-Никоненко с чистосердечным изумлением. – Ведь он же приехал!
– А говорили, что не приедет! Что у него в программе на сегодня такого мероприятия нет! Да мы уже и не рассчитывали, а он взял и приехал! А тут такое!.. Кошмар, да?
– Кошмар, – согласился Никоненко. – Мария Георгиевна, вы пройдите пока в учительскую, вон сквозняк какой, мы вас совсем простудим. А я пока окошко прикрою…
