– От нервов, Олечка, первейшее средство – валериана, – сообщил Григорий Матвеевич. – Попробуйте, уверяю вас: все как рукой снимет!
– Непременно попробую.
Ольга улыбнулась, взяла Григория Матвеевича под руку:
– Как вы? Я что-то забегалась, все собираюсь позвонить, и все никак…
– Что мне, старику, сделается? Все у меня в порядке. Расскажите лучше про себя. Как супруг? Ребята?
– Они у меня молодцы.
– Ну-с, каков поп, таков и приход. То есть не поп, конечно, а вы, Оленька. Рисуете?
– Что вы, Григорий Матвеевич, когда мне! И на работу надо, и к свекрови… Вот фотографирую только.
Григорий Матвеевич нахмурился:
– Фотография – хорошее дело, но этого мало, Оленька, мало! У вас талант! А вы смеете отговариваться. Вы – лучшая из моих учениц!
– Когда это было… Сто лет прошло, а вы все вспоминаете. У меня сейчас и таланта, наверное, никакого не осталось. Ничего из меня не вышло…
Григорий Матвеевич всплеснул руками:
– Что она говорит, боже мой, что она говорит! Сколько вам лет, девочка? Тридцать?
– Тридцать четыре.
– Ребенок! Младенец! И смеет говорить – не вышло! Мне скоро восемьдесят, и я все еще… надеюсь.
Григорий Матвеевич всегда был большим романтиком. Увлекшись живописью в ранней молодости, он окончил Строгановское училище, участвовал в выставке молодых художников, а потом в одночасье все бросил и переехал из Москвы в захолустный, ничем не примечательный городишко.
Ольге это было странно. Нет, она любила свой город, но Москва – это же Москва, это миллиард возможностей, музеи, галереи, выставки, Дом художников! Сама Ольга не думала, что когда-нибудь решилась бы уехать в такой огромный, суматошный, сложный город. Она была трусихой и домоседкой. Но Григорий Матвеевич – совсем другое дело. Да и Москва ему не чужая. Он там родился, вырос, училище окончил…
Как-то раз Ольга спросила: почему? Григорий Матвеевич выпустил колечко дыма в потолок, достал с полки альбом Сурикова, раскрыл, показал Ольге картину. На картине ничего особенного вроде бы не было – церковка, береза, грачи… Но во всем этом было столько красоты, что хотелось смотреть и смотреть.
– Вот поэтому, милочка, только и исключительно по этой причине. Возьмите хужожников-передвижников – Сурикова, Маковского, Репина… Каждый из них мог преспокойно сидеть в Москве, в студии, писать «Пир бога Одина в Валгалле» и в ус не дуть. Но ведь не сидели же! Понимали: настоящая красота – в простых вещах, в маленьких городках… Вам, Оленька, посчастливилось среди всей этой красоты родиться. Даже ехать никуда за тридевять земель не нужно. Так что вы уж не разбрасывайтесь своим счастьем! Смотрите по сторонам, любуйтесь, хлебайте всю эту красотищу большой ложкой и рисуйте! Как можно больше рисуйте! У вас, милая моя, талант. Непозволительно его зарывать!
Ольга посмотрела на учителя с нежностью. Постарел, похудел еще больше, но все еще похож на задиристого воробья. И по-прежнему считает ее девочкой.
Ольга улыбнулась:
– Моя Машка девочка, а не я, Григорий Матвеевич! Пусть теперь она рисует.
В глазах учителя загорелся живейший интерес:
– А она пробует?
– Не рисовать. Танцевать.
Григорий Матвеевич закивал: понятно, понятно…
Ольга глянула на часы. Батюшки-светы! Времени-то! Торопливо обняла учителя:
– Григорий Матвеевич, милый, мне бежать надо. Я вам позвоню, непременно!
Учитель заторопился, засуетился:
– Конечно, Оленька, конечно, совсем заболтал я вас, простите великодушно. Старики болтливы и недогадливы. Разумеется! Честь имею кланяться. Поклон супругу. Вы и правда позванивайте, а то я волнуюсь – одна вы у меня остались.
«А ведь и вы у меня один остались, – подумала Ольга. – С тех пор, как мама умерла, роднее человека нет. Кроме Стаса и детей, конечно».
Ольга чмокнула учителя в морщинистую щеку и заспешила к выходу. А Григорий Матвеевич смотрел ей вслед и качал головой. Не рисует! Ну как это возможно?
От рынка до дома – пять минут ходу. Ольга вышла за ворота, миновала бабулек, продававших зелень, но не успела и десяти шагов пройти, как рядом резко затормозила машина с темными стеклами и заляпанными грязью номерами. Та самая, несколько дней маячившая в зеркале заднего вида – возле дома, около Мишкиной школы… Ольга отпрянула назад, замерла на краю тротуара.
Дверца открылась, и из машины выглянул Митяй, закадычный друг ее Стаса.
– Садись, подвезу!
Митяй на такую удачу даже и не рассчитывал. Он караулил Ольгу всю неделю, по городу за ней катался, но удобного случая застать ее одну так и не выпало. Митяй махнул было рукой на свою затею, и тут ему повезло. Он ехал на заправку, когда заметил выходящую с рынка Ольгу. Бывает же: только сейчас о ней думал, и пожалуйста!
В сущности, Митяй думал про Ольгу почти всегда. Во всяком случае – очень часто. Значительно чаще, чем полагается думать о жене своего лучшего друга. Не то чтобы он прямо вот так вот целыми днями напролет размышлял про Ольгу или распевал денно и нощно арию из «Евгения Онегина»: «Ольга, я люблю вас, Ольга». Ничего такого. Митяй и Онегина-то не слышал никогда, какие там арии. Но где-то на заднем плане сознания Ольга неизменно присутствовала. Часто он начинал думать о ней в самый неподходящий момент. Лежа с другой бабой в постели, например. Это никак не мешало. Наоборот, когда Митяй представлял себе вместо Даши или Маши Ольгу, все получалось на удивление с огоньком. Но как-то этого было недостаточно.
Впрочем, последнюю неделю он думал об Ольге не просто так, пережевывая свою обычную жвачку. Он думал о совершенно конкретной проблеме, которая в ее жизни наметилась. И тут – нате-здрасьте, Ольга, одна-одинешенька, как по заказу.
– Садись-садись! – повторил Митяй.
Глаза у него были черные, близко посаженные, острые. Когда Митяй смотрел на Ольгу, она чувствовала себя голой. Еще у Митяя была неприятная манера здороваться с ней за руку. Он сжимал Ольгину ладонь холодными, всегда чуть-чуть влажными пальцами и растягивал тонкие губы в усмешечке. Пожимаешь ему руку – и будто жабу трогаешь. Было в этих рукопожатиях, в этих его усмешечках что-то гадкое, скользкое. Долгое время Ольга ни о чем не догадывалась, а потом, в гостях у общих друзей, Митяй прижал ее в уголке. Ольге удалось вывернуться и свести все вроде бы к шутке. Но с тех пор она с мужниным лучшим другом видеться старалась как можно реже. Иногда Митяй заезжал в гости, и Ольга, накрыв на стол, быстро ретировалась, отговариваясь тем, что не хочет мешать «мальчикам» общаться. Стаса это вполне устраивало.
Стас как-то обмолвился, что лет пять назад у Митяя были проблемы. Вроде бы на него наехали местные бандиты. Но Митяй быстренько все разрулил, и те самые бандиты, что на него наезжали, теперь его прикрывают. Да и не бандиты они давно, а сплошь депутаты, чиновники мэрии, уважаемые граждане и родные отцы города. Ольга так и не поняла, что там Митяй разрулил и каким образом. Знала только, что партнера Митяя по бизнесу, с которым они на пару возили из Москвы товар, нашли потом мертвым в лесополосе.
– Спасибо, Митя, мне недалеко, я сама дойду.
Ольга быстро пошла по улице, высоко подняв голову, цокая каблуками – женщина-виденье, такая желанная, такая чужая…
Митяй тронулся с места и поехал вдоль тротуара параллельным курсом. Опустил стекло, посигналил:
