– Какие?
Стас не понял.
– Че?
– Сколько денег нужно? – Ольга смотрела на него очень внимательно, ждала.
Стас переглянулся со своей Зиной. Они что, совсем идиоты? Ехали про деньги разговаривать и даже не договорились, сколько просить?
Стас помотал башкой, отвел глаза:
– Ну… тыщ десять. Я… того… долларов, в смысле.
Ольга снова кивнула, записала что-то в ежедневник:
– Десять тысяч долларов. Хорошо. Я привезу деньги. В обмен на детей. Все? Больше нет вопросов?
Ольга приподнялась из-за стола, показывая, что разговор окончен. Зина потянула Стаса за рукав, но тот, кажется, не понял, что вот так вот быстро все решилось и Ольга не станет беседовать с ним по душам, вспоминать прошлое, торговаться…
– Что-то еще, Стас?
– А ты… того… нет?
– Чего – нет?
– Ты… не передумаешь?
Ольга скрестила руки на груди, посмотрела на него сверху вниз. Кто бы знал, каких усилий ей стоило сдерживаться, не ухватить вазу со стола и не раскроить ему башку.
– Я не передумаю. Но ты подпишешь бумагу, что продал мне детей и больше у тебя нет на них никаких прав.
– Я ж их отец! – Стас вскинулся, грудь колесом выпятил, запетушился.
– Ты их продаешь. За десять тысяч долларов. Потому что у тебя сгорела мастерская. Или я понимаю что-то неправильно?
Стас покачал головой:
– Какая ты стала… жестокая.
Жестокая? Она – жестокая? Это Стас ей говорит? Человек, который обещал: «Или вместе выплывем, или вместе утонем!», а сам знал, что ко дну пойдет она одна? Знал и специально топил?! Он ведь не мог тогда предположить, что Ольга выплывет. Сама. Одна.
Она заплатит ему. Заплатит, заберет детей и больше никогда не вспомнит о том, что он был в ее жизни. Нет. Она не жестокая. Но она должна покончить – со Стасом, со своим изуродованным прошлым – раз и навсегда.
Она снова посмотрела на бывшего мужа. Тот сидел обалдевший, перепуганный, вся наглость с него слетела, и видно было, что ему очень хочется поскорее уйти отсюда, от этой злой, жестокой, чужой женщины. Стас любил чувствовать себя важным, королем ходить, а тут королем никак не получалось, тут он был лимита казанская, которая приехала денежек клянчить. Почти жалко его. Надо же! Ольга так лелеяла мысли о мести, такие планы строила – чтобы не просто отомстить, а как-нибудь особенно красиво, особенно изощренно. Но теперь, когда увидела его у себя в кабинете, такого жалкого, такого тупого, в лаковых штиблетах, с этой леопардовой грудастой Зинкой, которая толкает его в бок и шипит в ухо, Ольга поняла: такому вот мстить… Неинтересно, что ли. Все равно что палить по воробьям из пушек. Пусть живет, чего уж там. Тем более что бог Стаса уже и так наказал. Чтобы это понять, достаточно взглянуть на леопардовую Зину.
Ольге вдруг стало неожиданно легко. Она открыла дверь, выпустила Стаса и поняла, что вместе с ним уходит все то, что мешало спать по ночам, мучило, жгло душу. Ее прошлое ушло. Остались только воспоминания, уроки, но больше не было ни ненависти, ни отчаяния, ни злости. Все это Ольга пережила, переросла и сегодня проводила – как она думала, навсегда.
Ольга лежала на ковре в гостиной, закинув голые ноги на диван, и пила шато (кажется – 85-го года), которое откупорила в честь славной победы над бывшим мужем. Грозовский валялся на диване, листал какой-то итальянский журнал о новинках полиграфии. Ольга пощекотала его босой ногой.
– Дим? Я молодец?
– А то! – отозвался Грозовский, не отрываясь от журнала.
– Я молодец! – Ольга перевернулась на живот, вытянулась на ковре.
– Если бы ты меня видел, ты бы гордился!
– Я и так горжусь, перманентно, – Грозовский сделал какие-то пометки на полях. – Тебе налить еще?
Ольга помотала головой.
– Знаешь, как мне ему в башку хотелось чем-нибудь запустить? Ты просто не представляешь! А я такая вся сдержанная-сдержанная…
– Это правильно. – Грозовский отложил журнал, сел рядом с ней на ковер, провел пальцами по спине, и Ольга чуть не замурлыкала, как кошка, которую почесали за ухом.
– М-м-м… Еще…
– Значит, суд отменяется? Он тебе просто продает детей?
– Угу. Я… ты знаешь, я чего угодно ожидала, но чтобы он предложил мне их купить?! И эта дура с сиськами в вырезе все время его в бок толкала!
Ольга захохотала, вспомнив дуру с сиськами.
Дима сделал заинтересованное лицо:
– Да? Как же я сиськи-то пропустил?
– Да ты все пропустил! Я им целое шоу устроила!
Грозовский не понимал, на кой черт вообще было метать бисер перед свиньями. Но раз ей это доставило удовольствие – так и слава богу. Ольга прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь:
– Ди-и-имка… Я даже не верю… Господи, неужели я заберу детей?! Неужели они снова будут со мной?!
Грозовский плеснул себе вина. Хорошее вино, надо иметь в виду, что урожай 85-го года – очень даже ничего. А он-то всегда думал, что 85-й – плохой год…
– Ты смотри там поаккуратнее. А то как бы твои родственники из глубинки не пронюхали, что ты готова сколько угодно заплатить, лишь бы забрать детей.
Ольга перевернулась на бок, приподнялась на локте:
– Дим. Дай мне денег. Взаймы.
– Сколько?
– А сколько у тебя есть?
Грозовский хмыкнул. Хороший вопрос.
– У меня много есть, а сколько надо-то?
– Я хочу купить квартиру. Прямо сейчас. Но у меня нет таких денег.
Квартиру?
– На черта тебе квартира?
Ольга взяла его ладонями за лицо, повернула к себе:
– Дим, я не могу привести их сюда и посадить тебе на шею. Ты когда-нибудь жил с чужими детьми?
Господи, о чем она? Он и со своими-то никогда не жил… Да и нет у него никаких детей. Во всяком случае, ему ни о каких таких детях не известно.
– Ты не сможешь с ними. А они не смогут с тобой. Мы должны побыть одни… ну, хоть какое-то время. Нам придется заново… привыкать друг к другу. Мне няню придется искать. У Машки аденоиды, ее надо какому-нибудь врачу показать. А Мишку в школу пристраивать…
Дима скривился, как от зубной боли, встал с ковра и пошел на кухню за новой бутылкой. Разумеется, он даст ей денег, купит она себе квартиру, нет проблем. Но настроение было испорчено, и капитально. Ему нравилось жить с Ольгой. Во всяком случае – пока нравилось. И совершенно не хотелось, чтобы она съезжала на какую-то непонятную квартиру со своими непонятными детьми. Ну почему людям вечно надо все усложнять?! Так все хорошо шло… А переезд этот… Мотайся через весь город, выбирай время, решай, кто у кого ночует… Хотя, разумеется, она права. Ни с какими детьми он жить не может и не хочет. Особенно
