скромность. Эти, понятное дело, «на переговоры». Этих в командировку никто не посылал, они сами себя послали, у них важные дела, им нужно «решить несколько вопросов по бизнесу».
Потом прошествовала дама, сопровождаемая лакеем, согнутым в три погибели под тяжестью поклажи. То, что согнутый именно лакей, было как-то абсолютно понятно. Его возят с собой «для удобства» – чтобы сумки носил, за кофе бегал, двери открывал, сигареты покупал, ну, и вообще, так солиднее, с лакеем- то.
Тут вдруг попалось знакомое лицо, и Владик Щербатов заинтересованно проводил его глазами. Лицо принадлежало известной писательнице, бойко строчившей детективы и подвизавшейся еще и на телевизионной ниве. Детективы Владик от души презирал – дамское чтиво, для бухгалтерш и операционисток, нормальные мужики ничем таким не увлекаются, их на мякине не проведешь!.. А передачки, в которых писательница делилась своим жизненным опытом, Владик иногда посматривал, от нечего делать.
По ее выходило, что мир огромен и прекрасен, что все и всегда будет хорошо, нужно только постараться, приналечь, подтянуться, потрудиться, побиться, приноровиться, устремиться, поднапрячься, прицелиться – и готово дело!.. Все эти откровения напоминали Владику, человеку трезвому, взрослому и не без чувства юмора, идеи чучхе, которые в студенческой юности он время от времени черпал в красочном журнале «Корея». Там, помнится, любимый народом руководитель товарищ Ким Ир Сен тоже призывал всех «поднапрячься и устремиться». Тем не менее на любимого руководителя товарища Ким Ир Сена писательница не была похожа, напротив, отличалась дородной русской статью и обладала недюжинным бюстом, который в основном Владик и рассматривал в телевизоре, покуда писательница вещала об идеях.
Здесь, в Пулкове, она пробежала совсем близко от него, и он вдруг удивился, что она еще такая молодая, что у нее длинные ноги, белые зубы, джинсики в обтяжечку, ноутбук на плече, волосы взъерошенные, и никакой телевизионной дородности и значимости в ней не было, и над чем-то, сказанным ее подругой, маленькой и беленькой, она громко засмеялась – словом, нормальный человек, на знаменитость и не похожа вовсе!..
Владик немедленно пришел в восторг и даже решил: черт с ней, купить детективчик и почитать, вдруг никаких особенных глупостей она не пишет, кто ее знает!
Владик Щербатов, в силу своей непосредственной близости к знаменитостям, за людей их практически не считал. С его точки зрения, все как один они были вздорны, взбалмошны, пусты, сварливы и никчемны, вроде его как бы начальника Никаса.
Поначалу Владик еще верил, что ему просто не повезло, что этот самый Никас – единственный в своем роде, а потом оказалось, что все они одинаковые, и свиты у них одинаковые, и продюсеры-волки, и директора-жулики похожи друг на друга как две капли воды.
Писательница пробежала и скрылась, весь зал провожал ее глазами, а она ничего как будто и не замечала, вот Никас бы сейчас отчебучил что-нибудь эдакое, непременно «отжег» бы, как нынче принято выражаться, и тут показалась Хелен.
Она не шла и не бежала, как писательница, она шествовала, и вид недовольный, и губки куриной гузкой, и что-то черное и блестящее обтягивает обширную задницу, и белая шубейка распахнута на груди, декольтированной донельзя, и в ушах какие-то проститутские серьги – в общем, тихий ужас.
– Здрасте.
Она кивнула, ответом его не удостоив.
А нам и наплевать. А нам до этого дела нету. Вот только поездку отработать, и – заявление об уходе. Все уже решено.
Щербатов придержал перед ней раздвигающиеся двери, чтоб, боже сохрани, не сомкнулись в неположенное время, а то еще декольте прищемят, и пошел чуть впереди, будто раздвигая толпу. Так было положено.
Хелен сзади что-то пробурчала, он не расслышал.
Они миновали рамку и оказались на улице, где пахло сигаретным дымом, автомобильным выхлопом, сыростью и морем.
Хелен опять пробурчала нечто, а Владик решил – пес с ней! Если она хочет что-то ему сказать, пусть говорит громче. В конце концов, он не обязан, точнее, обязан, но все же не до такой степени.
– Вы что? Оглохли? Если оглохли, сходите к окулисту!
Владик распахнул перед ней дверь лимузина, уткнувшегося рылом в заплеванный тротуар. Для того чтобы загнать этот самый лимузин на крохотный пятачок перед раздвижными дверьми с надписью «Прилет», понадобились куча денег и несколько звонков «нужным людям», а до стоянки, где все садятся, дойти два шага, – как же, пойдет она!..
– Я вас спрашиваю русским языком, вы привезли ботфорты?
Владика тянуло ответить – загнал, мол, на базаре в Вышнем Волочке с целью наживы, но он преувеличенно вежливо сказал, что привез и что они лежат в номере люкс гостиницы «Англия», где имел обыкновение останавливаться Никас.
Хелен с недовольным видом погрузилась в лимузин. Делала она это очень долго, подтягивала сумку, запахивала полу белой шубки, проверяла, не свешивается ли пояс, устраивала ноги в лаковых сапогах, похожих на охотничьи. Владик терпеливо ждал.
У него было еще несколько секунд свободы, перед тем как он сядет в машину и начнется всегдашняя маета и канитель, оскорбления, неудовольствие, неприятный голос – в общем, работа. Он аккуратно поставил в багажник чемодан, вдохнул тяжелый питерский воздух и захлопнул за собой дверь мышеловки.
Велик Аллах над нами, ну, поехали!..
Ехали в молчании. Хелен считала унизительным для себя беседовать «с обслугой» и, если у нее не было вопросов «по делу», всегда молчала. Не женщина – скала, кремень, каменная глыба, вроде той, что торчала посреди енисейской протоки, куда Владик иногда ездил с ребятами на рыбалку.
– С ними все в порядке?
Щербатов, задумавшись о рыбалке и Енисее, вопросительно посмотрел на директрису в зеркало заднего вида.
Она молчала, уставившись в окно на летящие мимо просторные и хмурые питерские предместья.
Владик пожал плечами.
– Я, кажется, с вами разговариваю! Если у вас серьезные проблемы со слухом, обратитесь к окулисту!
Опять, блин, этот окулист!.. Если первого «окулиста» Владик пропустил мимо ушей, то второго уж никак невозможно.
– Елена Николавна, – сказал он очень громко, – это у вас работа тонкая, умственная, а мы все больше руками работаем, где уж нам головой-то! А что касаемо окулиста, то это, так сказать, глазник! А кто слух лечит, тот, стало быть, ушник!
Это всегда срабатывало, этот простонародный тон, странные словечки, нелепый говор, которым Владик научился изъясняться на своей чертовой службе!.. Сработало и на этот раз. Хелен слегка порозовела и с ненавистью, отразившейся в зеркале, посмотрела ему в затылок.
Ее ненависть Владика порадовала. Ему нравилось, когда удавалось позлить ведьму. В школе это называлось «доводить».
У них в классе была одна дура, которую они «доводили» всем здоровым дружным детским коллективом. Дура была выше всех, да еще отличница, да еще в очках, да еще косила на один глаз, да еще, кажется, стучала учителям. Впрочем, может быть, и не стучала, и они так придумали, чтоб было уж совсем ее не жалко. Как только они ее не «доводили» – учебники прятали, ручки крали, мазали стул мелом, чтоб на тошнотворной коричневой юбке сзади оставались неприличные белые следы, очки, когда она на физкультуре оставляла их в раздевалке, поливали клеем, чтоб уж с гарантией стекла не отмыть. И так смешно было наблюдать, как она ревела, размазывала слезы, которые почему-то на ее щеках оставляли грязные неровные дорожки!..
Взрослый Владислав Щербатов, припомнив дуру, ни с того ни с сего покраснел так, что взмокла спина и стало колко шее в вороте мягкой кашемировой водолазки.
