разговаривать, не вспоминать…
Маша умоляла ее попить транквилизаторов и снотворных, но лекарства действуют на тех, у кого внутри что-то болит, и это что-то можно лечить и даже вылечить. А у нее внутри ничего не осталось, только вязкая черная гуща, в которой трепыхалась крошечная, слабая, трусливая душонка, оказавшаяся неспособной отстоять жизнь собственного ребенка.
– Что же мне делать? – прошептала Александра, и пламя свечи заколебалось. Тени бросились врассыпную. – Не знаю, не знаю…
Дали свет, но она все сидела, глядя на почти растаявшую свечку. На часах было четыре утра.
Четыре утра – трудное время, самое трудное, когда сидишь на ночном монтаже и кажется, что этой ночи не будет конца. Ручка выпадает из пальцев, забываются самые простые слова, и сигареты не помогают. Хочется только одного – спать. Спать долго и сладко, накрывшись ватным одеялом, вытянувшись на угретой постели и зная, что можно долго-долго не просыпаться.
В четыре часа почему-то обязательно перегреваются видеомагнитофоны, и нужно ждать, пока они остынут, подремывая в кресле под недовольное ворчание видеоинженера на извечную тему – только идиот мог придумать ночные монтажи, дня им не хватает, видите ли…
Александра тускло улыбнулась.
Это был ее мир, ее работа, вся ее жизнь с тех самых пор, как очередной Ладкин любовник пристроил Ладку на телевидение и не в меру боевая подруга моментально сосватала туда и Александру. Как счастливы они были, как гордились собой и своими успехами, какое интересное, важное, необыкновенное дело они делали вместе со всеми ребятами из общественно-политической редакции!
Все остались, только Александры больше нет. Нет и, наверное, никогда не будет.
Но ей нравилась эта работа! Она хорошо, добросовестно и профессионально делала ее уже несколько лет. Однако профессионализм и умение работать не сможет отнять у нее даже Вика Терехина. Пусть муж предал ее, пусть программа, в которой она работала, перестала в ней нуждаться, но ведь то, что она знает и умеет, осталось с ней!
Эта неожиданная мысль как-то приободрила ее.
Раздумывая над тем, что вдруг пришло ей в голову, и спасаясь от непрерывных телефонных звонков Лады и Маши, Александра собралась и под вечер вышла на улицу, доплелась до метро, проехала несколько станций и вышла где-то, как впоследствии оказалось, на «Маяковской». Она немного постояла на Тверской, соображая, куда бы пойти, вверх или вниз, и пошла вниз, к Пушкинской площади.
Вспоминая потом этот вечер, Александра не могла понять, какая сила привела ее именно на это место и именно в это время.
Почему она не уехала на метро в другую сторону или не пошла вместо Пушкинской к Белорусскому вокзалу? Почему около булочной у нее развязался шнурок на ботинке и она довольно долго завязывала его, перегнувшись через толстый пуховик, собравшийся на животе складками? Почему пережидала, пока какой- то отчаянно сигналивший идиот выберется из переулка возле Театра Станиславского на Тверскую, – тоже довольно долго?
Александра не была суеверна и религиозна тоже не была, но мистика происшедшего всю жизнь потом занимала ее и заставляла верить в то, что провидение существует.
Она очень устала в толпе и, добравшись до перехода под Пушкинской площадью, решила поехать домой. Спускаясь по мокрым ступенькам, Александра поскользнулась и ухватилась за куртку какого-то мужчины, поднимавшегося ей навстречу.
– Добрый вечер! – весело сказал мужчина. – Вы меня не помните? Меня зовут Филипп Бовэ, мы встречались на какой-то вечеринке около месяца назад.
– Д-да, – отозвалась Александра с некоторой запинкой. – Помню…
Она тогда ждала Андрея, а он все не ехал и не ехал, и Вика суетилась вокруг с какой-то своей подругой, а потом они танцевали, и все в ее жизни было превосходно…
– Да-да, – повторила Александра, захлебываясь в этих воспоминаниях, и, чтобы окончательно не утонуть в них, быстро сказала: – У вас русская бабушка.
– Совершенно точно, – подтвердил Филипп.
Что-то с ней случилось, решил он. Человек не может так разительно измениться за короткое время.
Переступив ногами в скользких ботинках, Александра случайно взглянула ему в лицо: никакого любопытства, только сдержанное сочувствие и, пожалуй… тревога?
У нее в голове как будто щелкнуло.
Как будто хозяин дома вернулся после долгого отсутствия и, войдя, первым делом зажег свет, потом огляделся и замер в недоумении – вроде все как всегда, но появилось что-то новое. А может, ему только кажется?..
– Филипп, вы женаты? – спросила Александра совершенно бездумно.
– Нет, – ответил он, слегка удивленный. – Почему вы спрашиваете?
– Тогда вам просто необходимо срочно жениться на мне, – сказала Александра. – Понимаете?
– Нет, не понимаю, – искренне ответил Филипп. – Может, объясните?
Он оглянулся по сторонам. На ступеньках московского метро в час пик разговаривать было трудно.
– Хотите есть? – спросил он, почему-то твердо уверенный, что она голодная. Во-первых, голодная, а во-вторых, сумасшедшая. – Пойдемте поедим где-нибудь. И поговорим.
– О чем? – пролепетала Александра – ей стало страшно.
– О женитьбе, – невозмутимо ответил Филипп Бовэ. – Мне не каждый день делают предложение. Да
