– В сейфе, – сказал Федор Петрович. – Под надежной охраной. Так что вы не беспокойтесь.
– Евдокия, эта коллекция – собственность нашей семьи, и ты не должна рассчитывать, что тебе принадлежит хоть что-то! Ты давно не живешь с моим сыном, и в суде это засвидетельствует кто угодно!
– Мне наплевать на вашу собственность, – холодно и величаво сказала Дунька. – Я вас знать не хочу. Я чуть не умерла, потому что мой муж решил, что ему нужен этот гребаный Фаберже! И моя сестра чуть было не умерла из-за каких-то чужих денег! Я слышать про это не желаю!
– Ну, – сказал Федор Петрович, – вы все равно получите то, что полагается вам по закону. Вы же не разведены со своим мужем, значит, имущество принадлежит вам обоим.
– Ну и пусть принадлежит, – сказала Дунька, поднялась и пошла к высоким белым дверям.
Первый раз в жизни Лиза видела, как ее сестра бредет, ссутулив всегда такие прямые и независимые плечи.
– Всего хорошего, – вежливо попрощался Белоключевский.
И они ушли, а остальные остались.
Тюрьма и воля.
– Ну что? – спросил он, когда его дамы уселись в машину и отвернулись к окнам, как две нахохлившиеся курицы. – Все обошлось? Скоро Новый год?
Он тронул машину с места, стал выбираться со стоянки и включил приемник.
Метель мела, и «дворники» негромко стучали, сметая со стекла снег.
«Любовь, – негромко пел Максим Леонидов, – это не только просыпаться вдвоем. Любовь – это значит, что все мы никогда не умрем».
