Он ползал по ковру и собирал сигареты, из которых сыпалась желтая табачная крошка. Руки у него тряслись. Он и впрямь вчера перебрал, когда праздновали его повышение и отъезд в Питер.
Вчера перебрал, а сегодня жена вдруг задумала с ним разводиться! Просто невезуха какая-то!
– Что ты там ползаешь?! Что ты там лазаешь?! Ты всю душу из меня вытянул!
– Я из тебя?! Да это ты со своей мамочкой житья мне не даешь, а я, между прочим, только для тебя и стараюсь! Стал бы я жилы рвать, если бы ты меня не пилила, чтобы мы жили, как люди живут?! И чего тебе не хватает?! Машина есть, квартира есть, все есть! Ребенок в приличную школу ходит! Что ты все ко мне цепляешься?! – Он собрал все сигареты, бережно ссыпал их на захватанный стеклянный столик, выпрямился.
Жена все стояла в дверях, и вид у нее был какой-то на редкость убитый, непривычный для нормального семейного скандала, случавшегося каждую неделю.
– Ты жилы мне рвешь, бабник проклятый?! Мне чего не хватает?! А того не хватает, что я замуж выходила, чтобы счастливой быть, а не чтоб всю жизнь за тобой прислугой ходить! В Питер он уезжает, посмотрите на него?! У тебя там баба, что ли, в Питере этом проклятом?!
– Какая баба, чего ты пристаешь ко мне с этими бабами, дура?!
Тут вдруг она куда-то метнулась, пропала с глаз, и он получил передышку.
Он вытер со лба унизительный скандально-алкогольный пот, облизнул сухие губы и посмотрел по сторонам. Ему страшно хотелось пить, и руки все еще дрожали, и он знал, что «в баре» – так назывался полированный ящик с откидной крышкой – должна быть бутылка коньяку. Он давно бы уж тяпнул для облегчения своего нынешнего положения, но не решался, знал, что, если она увидит, скандал разгорится с новой силой, а ему бы полежать и, может, уснуть.
– В Питер он уезжает! – доносилось из коридора. – Поглядите на него! А я-то, дура, все думала, что этого быть не может! И мне ведь говорили, что в этих гостиницах ваших только один секс кругом, и больше ничего, а я не верила! И маме не верила, но она тоже говорила!..
Он послушал-послушал и мелкими шажками приблизился к «бару». Если она еще какое-то время будет копаться в коридоре, пожалуй, можно успеть! Аккуратно, чтобы не стукнуть, он потянул дверцу на себя. Она поддалась не сразу, за стеклом задребезжали рюмки, и он на секунду замер.
– Ты мне всю жизнь испортил, всю мою молодость забрал, а теперь я, значит, не гожусь?! Теперь, значит, ты девчонок молоденьких хочешь?! Я уж и забыла, когда он в последний раз со мной спал, а тут, здрасте-пожалуйста, какой герой-любовник в нем открылся!
Он еще потянул дверцу и увидел длинное горлышко вожделенной бутылки темного стекла, с золотистой умиротворяющей пробочкой.
Он покосился на дверь и облизнул пересохшие губы. Еще одно движение, и он ловко вытянет бутылку, открутит пробку и… и…
– Я тебе покажу Питер, козел вонючий! Я с тебя три шкуры спущу и голым в Африку пущу, и ни в какой Питер ты не поедешь!.. Карьеру он делает для меня, посмотрите все на него! А то, что ребенок растет сиротой, ему наплевать!
Он подцепил бутылку, которая вдруг стала выскальзывать из потных пальцев, и пришлось подхватить ее другой рукой, в этот момент крышка «бара» поехала в пазах и уже готова была стукнуть, но он прижал ее животом и не дал!..
Ну, господи благослови, теперь самое главное быстренько, аккуратненько, глоточек, сначала большой, а потом, второй, можно и поменьше, уж и от первого полегчает!
Он сорвал золотую фольгу, скрутил крышку, покосился на дверь и, держа бутылку двумя руками, понес ее к жаждущему, пересохшему рту.
И не донес.
– Ах вот оно что! А я-то думаю, что он затих, а он тут коньячком догоняется! Поставь бутылку, урод!..
И она кинулась и вырвала сосуд с живительной влагой из его слабеющих рук!
– Верни! – тяжело дыша, велел он. – Верни сейчас же!
В одной руке у жены была бутылка, в другой какой-то конверт. Она прижала конверт подбородком и показала ему фигу:
– А это видел?!
– Верни, кому говорю! Зараза!..
– Я зараза?! Это я зараза?! Это ты зараза! И не подходи ко мне! Не смей ко мне подходить!
Так как он надвигался на нее с явным намерением отобрать бутылку, она проворно отступила, перехватила конверт и швырнула ему в лицо:
– На! На! Гляди на себя! Господи, позор, срам какой! Я не переживу, не переживу-у-у!..
И тут она вдруг заревела так горько и от души, что он даже перепугался немного.
Он остановился, не дойдя до жены несколько шагов, покосился на бутылку у нее в руке и спросил хрипло:
– Ты чего ревешь?
– А ты посмотри-и-и! Вон, вон посмотри, бесстыжая твоя рожа!.. – И пальцем ткнула в ковер, по которому разлетелись какие-то фотографии.
Наклоняться было невыносимо – вчерашний алкоголь, еще не весь перекочевавший в почки и печень, потек в обратную сторону и заплескался где-то у глаз, отвратительный, кислый, разъедающий внутренности.
