– Конечно. Я все поменял, когда делал ремонт.
– Зачем? По-моему, в старых квартирах жить гораздо уютнее.
– Должно быть, потому, – провозгласил Архипов, – что я отчаянно молод душой и жить в старой квартире не могу! Подавай мне модерн, и все тут.
– Правда? – наивно спросила она.
– Правда, – подтвердил Архипов.
Она стащила с узких плеч немудрящую кожаную тужурочку, оставшись в штуковине с горлом и без рукавов, а он, наоборот, нацепил свитер, брошенный вечером в кресло.
Свитер прикрыл его, как броня. Все прикрыл – не только голый живот, но и мысли, и смутное воспоминание о том, как она доставала ключи, а джинсовая ткань обтягивала длинную ногу.
Потирая ладошками худые предплечья, она обошла по кругу большое помещение, некоторое время порассматривала картины, и даже по ее спине Архипов видел, как все это ей неинтересно.
– Красиво.
– Не утруждайтесь, – посоветовал Архипов невозмутимо, – я вполне обойдусь без ваших комплиментов.
Она печально на него посмотрела и присела на высокий стул, где давеча сидел ее брат.
– Вы… скучаете по Лизавете Григорьевна?
– Не утруждайтесь, – сказала она тихо. – Я вполне обойдусь без вашего сочувствия.
Ого!
Вот тебе и медсестра из пятнадцатой горбольницы.
– Сливок налить?
– Что?
– Сливок в кофе налить?
– Да, спасибо.
Он поставил перед ней большущую чашку огненного кофе с круглой горкой снежных сливок и керамическую миску клубники – крупные, красные, блестящие, шершавые, холодные ягоды.
Она уставилась на клубнику, которая немедленно отразилась в темных золотистых глазах.
«Не стану на нее смотреть, – решил Архипов. – Ни за что не стану. Куда меня несет?!»
– Простите, что я вам так вчера нахамила, – покаянно произнесла она, и Архипов отнес это на счет клубники. – Я последнее время… не в себе.
Он кивнул и устроился напротив. Пришлось еще выискать положение, чтобы его ноги не касались ее джинсовых ног.
Она болтала ложкой в чашке, разваливая снежную гору, которая постепенно становилась коричневой.
Архипов отхлебнул кофе и посмотрел в окно.
Рабочий день начинается. Больше всего на свете он любил утро – начало рабочего дня.
– Маша.
Она вздрогнула и уронила ложку. Ложка зазвенела на мраморном прилавке.
– Маша, давайте вы быстренько обрисуете мне положение дел, – предложил Архипов, – и мы все решим. Потом разбудим вашего брата, и вы пойдете спать, а я на работу.
– О чем вы… говорите?
– Я говорю о ваших делах. – На «ваших» он поднажал. – Рассказывайте.
– Мне нечего рассказывать, Владимир Петрович.
Она напряглась так сильно, что дрогнула длинная джинсовая нога под столом. Архипов слегка отодвинулся вместе со своим стулом. От греха подальше.
– Не беспокойтесь, вы будете рассказывать по плану.
– По какому плану?!
– Пункт первый. Почему ваша тетушка так настойчиво меня убеждала, что у вас нет никаких родственников? Вы знаете, она даже заставила меня расписку написать, что я буду вам помогать и в случае чего не оставлю!
– И вы написали?!
– Ну конечно, – ответил Архипов с досадой, – от вашей тетушки отвязаться было невозможно! Кроме того, я думал, что вам пять лет.
– Почему? – удивилась она.
Он вздохнул.
– Потому что я не имел о вас никакого представления, вы уж извините. Больше того, ваш образ ни разу в жизни не потревожил мой сон. Я знал, что у Лизаветы есть какая-то приемная девчонка, и все. То есть у
