Теперь можно окончательно считать, что «Горизонт» отправился «на выход».
Впереди Триполи, до которого несколько суток пути.
II. Прозрачный ветер
Легенды имеют над человеческим сердцем неизъяснимую власть. На экране локатора неровными штриховыми линиями вспыхивают очертания берегов острова Лемнос, в бинокль я вижу его бурые, по- зимнему неприветливые горы. Сейчас двадцатый век, вторая половина, у меня в руках приборы, созданные на основании последних достижений науки и техники… И все же, посмеиваясь сам над собой, думаешь: а вдруг выплывет навстречу сказочный корабль аргонавтов — ведь сюда, на Лемнос, был, по преданию, занесен с товарищами своими Ясон. Древний край Гомера, Овидия, Вергилия, отчизна седых и вечно юных легенд. Здесь была Троя, на горе Иде вершил суд свой Парис, сделав выбор между тремя богинями — величественной Афиной-Палладой, прелестной Афродитой и белорукой Герой. Ида отлично видна с «Горизонта». На острове Лемнос кузнец Гефест ковал стрелы для громовержца Зевса, на Лесбосе родилась поэтесса Сафо, нашедшая смерть от любви. Отсюда, с островов Греческого архипелага, отправлялись в страны варваров искатели сокровищ и приключений, ценнейших, чем сокровища, — воины и ученые, желавшие видеть мир. Ветер наполнял паруса, весело погружались в белопенную волну тяжелые весла, неведомое звало. Утлые корабли погибали, застигнутые врасплох коварным шквалом, другие сменяли их, двигаясь все дальше и дальше на Восток, через Понт Евксинский в Пантикапей, Кафу, Истрион, устье Борисфена. К пустынным берегам приставала трирема, погонщик спускался с «корреа», продольного мостика, на землю. А через годы в безлюдной дотоле бухточке вырастала новая гавань.
Легенды принадлежат прошлому, а сегодняшний день властно напоминает о себе. Скалистый остров Скиро, мимо которого проходит «Горизонт», воспет Гомером. Здесь, рассказывает Гомер, жил Ахиллес, здесь был убит Тесей. В бинокль я вижу под островными скалами хищный силуэт миноносца. Кого подстерегает военный корабль? На кого хочет напасть?
Наивные сказки о Парисе с его яблоком, легенды о корабле Арго, остаются легендами. Нет, не появится корабль Ясона навстречу «Горизонту», прошлое перечеркнуто и ничто не может возвратить его.
И не пение сладкоголосых дев услышал «Горизонт», лавируя между островами Греческого архипелага. Наш начальник рации Саша Дроздов, пришедший к морю из лесного белорусского села, принял радиограмму испанского парохода: за борт упал человек, просят впередсмотрящих всех судов, идущих за испанцем, быть внимательнее. По содержанию радиограммы получалось, что самого капитана, потерявшего одного из членов экипажа, судьба злосчастного моряка не трогала — поискал немного и двинулся дальше своим курсом. Невольно вспомнился случай, происшедший на антарктической китобойной флотилии «Слава». С промыслового судна волной смыло кочегара. Хватились его не сразу, дело было ночью. Хотя шансы на спасение моряка были ничтожны, вся флотилия — добрых полтора десятка судов — повернула обратно. Включили прожекторы, выбрасывали осветительные ракеты. Поиски продолжались долго, до тех пор, пока китобои нашли и спасли своего товарища.
Судьба испанца, о котором просил «позаботиться» его капитан, мне неизвестна. Скорее всего, погиб. Хоть и юг здесь, зимняя вода холодна, долго в ней не продержишься.
Конечно, зима в этом благословенном краю, особенно для нас, привыкших к настоящим морозам, понятие относительное. В Греческом архипелаге, Средиземном море температура редко опускается ниже ноля, про лед местные жители не имеют настоящего понятия. Основные изменения погоды зависят от ветра, и каждый ветер имеет свое название. «Этезии», еще их называют «мелтемы», дуют с севера, иногда к ним присоединяется, «накладывается на них», говорит лоция Средиземного моря, морской бриз «имбат» и вместе с «этезиями» достигает значительной силы. Крепко и долго может дуть злой «сирокко». Он идет из пустыни, принося огромное количество пыли. Во время сирокко небо желтеет, иногда становится свинцово- бурым, солнце не может пробиться сквозь пыльные тучи. Воздух удушлив, сух, жарок, даже ночью температура не опускается ниже 35 градусов. Листья и цветы вянут от зноя. Особенностью этого морского района являются и «белые шквалы». Они слетают с гор, ударяясь об воду под углом, рвут с волн верхушки, рассеивают водяную пыль, от которой поверхность моря мгновенно белеет — отсюда и название «белых шквалов».
С «Горизонтом» почти до Триполи боролся зюйд-вест. Он дул, как выражаются моряки, «по зубам» — встреч теплоходу. При зюйд-вестовых зимних штормах небо чистое, стоит отличная солнечная погода. «Горизонт» шел на волны, сшибаясь с ними грудь о грудь, и тогда над палубой взлетала радужная стена пены и брызг, временами всхлестываясь на мостик. Было весело и чуть-чуть жутко. Танкер с шестиногой собакой на трубе ушел от нас еще в Эгейском море, вокруг не было ни одного судна. Большие морские дороги Средиземноморья — на Пирей, в Александрию, Порт-Саид, Марсель — остались в стороне.
Марк Твен шутливо говорил, что в море встречал множество людей, страдающих морской болезнью, но никак не мог понять, куда они деваются, сойдя с парохода, — все бывшие путешественники уверяют, что переносят качку отлично.
Я не принадлежу к счастливцам, которые, не знаю уж действительно или нет, не боятся качки. Конечно, постепенно организм смиряется с необычной обстановкой, но до конца смириться не может. На разных людей качка действует по-разному, полностью неподверженные морской болезни встречаются редко.
Штормовать начинаешь с того, что все предметы в каюте приобретают неожиданную резвость, мечутся, разбегаются, куда им заблагорассудится. Надо их ловить, рассовывать по укромным уголкам, зажимать чем-нибудь; монотонное шарканье башмака, который способен сутками ездить из угла в угол, доводит до бешенства самого уравновешенного человека. Читать нельзя, сосредоточить взгляд на чем- нибудь не удается — все ходит перед глазами, переваливается с борта на борт. Кресло норовит выскользнуть из-под вас, диван — сбросить вас на палубу. Ночью заснуть удается, только вцепившись руками и ногами в специально для того придуманные устройства. Не уцепитесь, будете елозить по тюфяку. Иногда море способно сыграть самые неожиданные шутки. На третий день шторма шальная волна поддала судно так, что я вылетел из койки и ударился лицом о подволок — потолок каюты. Было не больно, а досадно и смешно: стукнуться о потолок, подобный казус встречается не каждый день.
Суровый зюйд-вест не хотел успокаиваться, трепал нас до самых африканских берегов. Гнев его «Горизонт» перестал чувствовать лишь войдя в гавань Триполи.
Триполи — город, в котором есть все, о чем рассказывают Александр Грин и другие авторы, единодушно признанные мечтателями, сказочниками, описывающими небывалое в реальной жизни. Желтые стены замка-крепости, древнего пиратского гнезда, высятся над водой. Далеко протянулась широкая набережная, с одной стороны ее шепчутся ласковые волны, с другой — особняки богачей, государственные здания, космополитический «Гранд-отель», куда съезжаются на зимний сезон дармоеды из разных стран, — в казино идет игра до рассвета, красотки многих национальностей демонстрируют свои прелести. На набережной и парадных улицах пальмы с мохнатыми стволами, узорчатыми, трепещущими кронами; неизвестные мне деревья образуют на высоте двух-трех метров сплошную завесу из жестких листьев и корявых веток, которые дают тень, надежно защищают от ветра и пыли. Королевская резиденция окружена белой стеной, из-за которой выглядывают все те же веселые трепещущие пальмы. На перекрестках чернолицые в темной форме с белыми нарукавниками, белыми ремнями портупеи, белой кобурой для массивного «люгера» полицейские. Чистые узкие улицы кишат автомобилями, экзотическим многолюдьем: рослые негры, арабы в белых одеждах, знакомые каждому из нас с детства по картинкам в учебнике географии, вылощенные итальянцы и большеокие итальяночки, меланхолические индусы, арабские женщины, закутанные так, что видишь один глаз и коричневые пятки, мордатые извозчики, чьи пролетки изукрашены флажками и лентами, верблюд, которого худой сердитый араб обязательно хочет вести по тротуару, прохожие кричат на араба, он — на них, верблюд грустно и презрительно наблюдает людскую суетню. В арабском квартале, отделенном стеной от остального города, лабиринт закоулков, фонтаны, скверный запах, лавочки, мастерские чеканщиков по меди и золоту. Пронзительный голос муэдзина под голубоватой вечерней звездой. Открытые до рассвета кофейни, бары, ресторанчики. У порта девушки с
