жизнь.
Оставив медицинскую сестру в комнате умершего, Фомин и Марченко опять зашагали по бесконечному коридору.
— Кто его? — спросил Марченко, когда садились в машину. Он не мог выговорить «убил», гнал от себя мысль, что Рауда уже нет. Фомин понял вопрос и без этого последнего слова.
— Савка-Ухарь во время облавы. А сам бежал.
За всю дорогу больше не проронили ни слова. Марченко думал, что Фомин отвезет его обратно в тот дом, где он жил с Раудом, но машина поехала в другом направлении и остановилась.
— Идем, — приказал Фомин.
В большой накуренной комнате, на подоконнике, на деревянном, с поломанной спинкой диване сидели люди.
— Где комиссар?
— Там, — указал один на полуоткрытую дверь. Фомин осторожно постучал. Когда ответили: «Войдите», — толкнул Марченко вперед.
— Товарищ комиссар! Вот парень, о котором просил позаботиться товарищ Ян. Его фамилия Марченко.
Комиссар выглядел бы не старше тридцати пяти — сорока лет, если бы не седые виски и не усталое лицо.
— Здравствуй, — он энергично пожал руку Георгия. — Что думаешь делать дальше?
Юноша почувствовал: сейчас решается его судьба и именно сейчас надо высказать мысль, которая родилась у койки умирающего Рауда. С той минуты она все больше овладевала всеми помыслами Георгия.
— Я прошу… — от волнения Марченко не мог говорить, и прошло какое-то время, пока он овладел собой. — Прошу вас взять меня к себе… Мне надо отплатить за Яна Арвидовича. Я все равно убью того бандюгу.
— Правильно! — вырвалось у Фомина.
Комиссар сел за стол. Может быть, в одном из ящиков этого стола среди других бумаг лежала и инструкция, в которой было предусмотрено, кого, как и по каким правилам зачислять в сотрудники Чека. Может быть, по этой инструкции следовало отказать этому парню. Однако комиссар знал, что нет инструкций на все случаи жизни, и еще он знал, что память о Яне Рауде всегда будет священной для Марченко и получится из него настоящий человек, если помочь ему сейчас. Комиссар принял решение:
— Ты будешь работать у нас…
Прошло около недели. Георгий впервые участвовал в выполнении оперативного задания. Стало известно, что сегодня Савка-Ухарь с несколькими приближенными ночует на Сахалинчике — в окраинном районе за вокзалом.
После полуночи чекисты оцепили длинное низкое здание. Окна его были завешены изнутри, поблизости не было ни одного постороннего. Марченко поставили у пролома обветшавшей каменной стены. От нее неприятно пахло сыростью. Прикоснувшись к камню, Георгий почувствовал под пальцами влажный, осклизлый мох.
— Он вряд ли пойдет сюда, но ты гляди в оба, — Фомин указал Георгию на пролом, ободряюще тронул Марченко за локоть и исчез в темноте.
Прямо перед Георгием белела стена дома, правее — бесформенное приземистое строение, наверное сарай. Почему так тихо и так темно? Хоть бы луна выглянула! На небе ни звездочки. Далеко, должно быть возле Чумной горы, залаяла собака. Сколько он стоит здесь? Четверть часа? Час? Почему так тихо? Вдруг Савки-Ухаря не оказалось дома, и все ушли! А Савка вернется сюда. Пять пуль! Он всадил в Рауда пять пуль!..
Георгий крепче сжал наган и, почувствовав тепло рубчатой рукоятки револьвера, немного успокоился. Вовсе не час он стоит на посту! Десяти минут не прошло с тех пор, как скрылся Фомин. Конечно, десяти ми…
— Руки вверх! Сдавайся! — разорвал тишину голос комиссара. Сразу пропали остатки страха. Георгий, прислонившись к стене, напряженно всматривался в темноту. В ответ комиссару защелкали револьверные выстрелы, разорвалась граната.
Затем наступила тишина. И в этой тишине Марченко внезапно услышал дыхание приближающегося человека, заметил темную тень, бегущую прямо к пролому.
Марченко никогда не видел Савки-Ухаря, а если бы и знал его в лицо, в такой темноте все равно не смог бы рассмотреть, кто бежит. Но, сам не зная почему, и ни на секунду не сомневаясь в правильности своей догадки, Георгий сразу понял: перед ним убийца Рауда. При этой мысли Марченко забыл о револьвере. Не пулей — своими руками он должен расправиться с Савкой-Ухарем! Марченко прыгнул бандиту навстречу, сшиб его с ног. Что произошло дальше, Георгий помнил плохо. Под его кулаками вздрагивало дряблое жирное тело, и, потеряв от ярости всякий контроль над собой, Марченко колотил по нему. Он бил не только Савку-Ухаря. Он бил хозяина шхуны, злого и наглого Паву Крысько, богатеев, издевавшихся над отцом Георгия, — весь ненавистный старый мир, с которым боролся Ян Рауд, самый дорогой для Георгия человек.
Сильная рука схватила Марченко за воротник, отбросила в сторону. Он прислонился к стене задыхаясь.
— Перестань! — сердито сказал неизвестно откуда появившийся Фомин. — Так нельзя… А ты, гад, вставай…
С тех пор прошло почти тридцать лет. И, глядя на Георгия Николаевича, одетого в скромный домашний китель, занятого шахматными этюдами — любимым развлечением, посторонний человек никогда бы не подумал, что этот самый Марченко один заставил сдаться целую шайку бандитов в Одессе, застрелив в упор их главаря Сеньку-Декольте. Что первый свой орден Марченко получил, раскрыв готовившуюся крупную диверсию на судостроительном заводе. Что под руководством Марченко ликвидирована крупная организация контрабандистов, раскинувшая сеть в нескольких портовых городах.
Работал Марченко и на Черном море, и на Каспии, и в Ленинграде. На груди его краснел глубокий шрам — след от удара бандитским ножом; на предплечье и бедре оставили неизгладимую память пули маузера; спину в том месте, где когда-то была глубокая рана, нанесенная осколком гранаты, перечеркивал тонкий рубец. Эту гранату бросил в контрразведчиков начальник группы гитлеровских шпионов, арестом которых руководил Марченко. «Мне всегда, везло, — шутил Георгий Николаевич, если речь заходила об опасностях. — Убивали шесть раз, но до смерти — ни разу». В трудные и опасные двадцатые годы, работая в Чека, Марченко женился на сестре своего друга, тоже чекиста, убитого басмачами. Глаша Волкова оказалась настоящей подругой своему мужу. Несмотря на частые переезды из города в город, а может быть, благодаря им, Глафира Прокофьевна каждый раз устраивалась на новом месте так, как будто здесь предстояло жить долгие годы.
Вечера муж и жена любили проводить вместе в столовой, занимаясь каждый своим делом. Он — рослый, сильный, без малейших признаков приближающейся старости, несмотря на без малого пятьдесят лет, с характерными чертами лица: прямой, крупный нос, пристально глядящие из-под мохнатых бровей глаза, крепкий подбородок. Она — живая, энергичная, тоже казалась бы моложе своего возраста, если бы не глубокие морщины на лбу — следы постоянной тревоги за мужа. Но в такие вечера все забывалось, и казалось Георгию Николаевичу, что не было тревог и опасностей прожитых лет и сидит за столом против него та самая Глаша, с которой познакомился он в трудные годы своей молодости.
Не имел Георгий Николаевич оснований сетовать и на сыновей: один учился в медицинском институте, второй плавал штурманом на торговом судне.
В общежитии капитан первого ранга (каперанг иногда сокращенно говорят моряки) Марченко слыл человеком общительным, веселым.
Его считали интересным собеседником, и был он во многих домах желанным гостем. Он тоже охотно принимал у себя гостей.
В Энске Георгий Николаевич особенно сблизился с соседом — морским инженером-конструктором Василием Петровичем Борисовым. Борисов был вдов, жил с восемнадцатилетней дочерью Асей, студенткой института иностранных языков, и частенько Марченко и Борисовы проводили вечера вместе.
