бурлящую внизу реку.
Въехали на мост. Торкун замедлил ход. Мягко зашуршали шины по гладкому настила.
– Уменьшите скорость, – приказал Павлюк.
Торкун уменьшил газ.
Неожиданно Павлюк ударил своего спутника кулаком в висок. Бесшумно тот склонился на стенку. Крутнувши рулевое колесо, Павлюк выскочил из кабины.
'Мерседес' на мгновение остановился, потом подъехал к перилам, проломил их и полетел в пропасть. Она была такая глубокая, что автомобиль успел дважды перевернуться в воздухе. Река подхватила его и понесла, разбивая о крутые лбы подводных валунов. Через несколько минут машина превратилась в бесформенную глыбу смятого железа. Течение несло его все дальше и дальше …
С Торкуном покончено. Исчез свидетель. 'Авария введет в заблуждение и контрразведчиков, – рассуждал Павлюк – Пусть думают, что в' мерседеса 'испортилось управления и машина с двумя седоками упала в пропасть. Это задержит их. Пока разберутся, в чем дело, пройдет не один день. Когда вообще разберутся – река надежно хранит тайны '.
В целом он считал, что события разворачиваются благоприятно. О судьбе брошенных сообщников не очень беспокоился. Демьянко ничего не сможет рассказать. Он, видимо, поверил, что искали клад. А Ваня достаточно хитер, выпутается. А если не выпутается? … Плохо, конечно, но … Павлюк знал всю глубину ненависти Иваньо к советского государства и был уверен, что священник не выдаст сообщника, даже постарается под видом 'чистосердечного признания' направить контрразведку на ложный след. О гибели Иваньо Павлюк не догадывался.
XVII. 'Земляки'
От моста до железнодорожной станции Долбуново, если идти по извилистой тропе через горы и лес, было километров три-четыре. До войны Павлюк сходил эти места вдоль и поперек, командуя диверсионной группой, и теперь заблудиться не боялся.
Он свернул с шоссе, начал карабкаться по скользкой от дождя тропинке вверх.
Дождь лил непрерывно, и Павлюк промок насквозь, идти было трудно, однако он ни на минуту не останавливался отдохнуть – торопился. На рассвете он уже должен быть в Долбуново.
Выбравшись на скалу, Павлюк увидел внизу огни станции. Желтые пятнышки весело подмигивали сквозь дождевую мглу. Они наполняли надеждой, верой в спасение.
Почти бегом Павлюк спустился с горы и вскоре уже крался пустынным улицам города, прочно пришло предутренний сном.
Надо было где обсушиться и хоть немного привести в порядок себя. Мокрым, обляпаним грязью в поезд не сядешь: привлечешь к себе внимание, запамьятаешся.
Отель Павлюк оставил на крайний случай: обращаться туда – значило 'наследить'. Сначала решил заскочить к давнему знакомому.
В Кленовский университете вместе с Зеноном Курипою учился Ярослав кутья. Курса не окончил, стал художником и поселился в Долбуново. Когда Курипа случайно встретился с Кутем, и художник произвел на него впечатление человека аполитичного, не интересуется ничем, кроме искусства.
Таким надеялся Павлюк увидеть его и теперь. 'Ну, а если Кутья нет? – Спрашивал он себя. – Может, уехал? Умер? Что ж, придется извиниться за слишком ранний визит и уйти. Тогда отель – единственное пристанище '.
Кутья жил одиноко в небольшом доме. Павлюк подошел к калитке, потрогал ее – она была закрыта. Постучал, подождал. Молчание. Чтобы не поднимать лишнего шума, перелез через забор, прыгнул в сад. Постучал в дверь. Наконец, в окне засветилось. Хриплый со сна голос спросил:
– Телеграмма?
– Нет, Славцю, это я.
– Кто?
– Твой старый однокашник – Зенон Курипа.
– Курипа? – Дверь быстро распахнулась. – Вот неожиданная встреча! Заходи!
Давние знакомые обнялись.
– Кого-кого, а тебя никак не ожидал встретить в наших краях, – тепло говорил художник. – Ты только раз побывал здесь за столько лет.
– А теперь, видишь, снова забросила судьба.
Кутья повел его в большую, уставленную мольбертами комнату с стеклянным потолком, что правила и столовой, и за гостиную, и за мастерскую.
– Э, да ты весь мокрый, – засуетился кутья. – Погоди, сейчас растопку в печке. Я сегодня парубкую. Натальи мои поехали в горы.
– Натальи?
– Да, у жены и дочери одинаковые имена, то я их обоих называю Наталья.
– Вот как! Ты женат, уже стал отцом семейства. Поздравляю.
– Спасибо … Побудь минутку сам, я – на кухню.
Павлюк удовлетворено прислушивался к треску розколюваних на поджог осколков. 'Хорошо, что жены и дочери нет', думал он.
– Раздевайся, – скомандовал кутья, вернувшись из кухни. – Откуда ты в такую непогоду?
– Ехал с Чагова попутной машиной. Она сломалась, и пришлось идти по шоссе пешком, – нарочно сказал направление, противоположное тому, откуда прибыл в действительности.
– Неприятная приключение … Ну, переодевайся, вот белье. Снимай костюм, я его повешу над плитой, пока посидишь в моей пижаме … Доставай все из карманов, клади вон туда, на стол.
Павлюк пожал плечом. Он не ожидал, что кутья в порыве гостеприимства предложит свой костюм. Это Павлюка совсем не устраивало. Ведь у него в карманах пистолет, непромокаемый пакет с документами и немалая пачка денег, на груди – металлическая коробочка, в которой спрятано ценный список. Как объяснить наличие всех этих вещей, необычных для простого, мирного путника? … 'Вот незадача, Додумался – костюм свой навязывать! Болван! '
– Не клопочись, – сказал Павлюк с деланной улыбкой. – Костюм и на мне просохнет, Спасибо за заботу, но это лишнее.
– Излишне? – Удивился художник. – Да брось манирничаты. Из тебя течет. Смотри, – показал лужу на полу.
– Да, конечно, но … – забормотал гость.
– Никаких 'но', – решительно сказал кутья. – Переодевайся.
– Ты мне прости, Ярослав …
– Ну, что?
– Я ужасно не люблю надевать чужое, особенно белье. Ты не подумай чего, это так, странность с моей стороны …
– Действительно чудачество! Сидеть в мокром, когда можно переодеться! Ну, как хочешь. Садись тогда к столу, давай завтракать. Кофе готов … Водки выпьешь? Надо, а то простудишься.
– И поем, и выпью с удовольствием.
Кутья посадил гостя за стол, налил ему водки, придвинул поближе тарелку с едой.
Сказать по правде, кутья никогда не относился к бывшему однокашника с особой симпатией. Еще когда они вместе учились, ходили темные слухи о связях Курипы с австрийской полицией. Кутья не поверил им веры. Однако какая-то бессознательная неприязнь к Курипы осталась. Художник считал ее ничем не обоснованной и, чтобы не быть несправедливым, встретил товарища очень гостеприимно.
– Сколько лет прошло, как мы виделись, – сказал гость с улыбкой, выпив вторую рюмку и заившы ее большим куском сала.
От этой улыбки, кривой, явно неискренне, в душе Кутья зашевелилась бывшая неприязнь. Превозмогая себя, ответил улыбкой на улыбку.
